Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Через несколько залпов наших артиллеристов шоссе навсегда стало свободным для движения.

К вечеру весь лесной массив севернее Тырвы и шоссейная дорога Тарту — Валга были полностью очищены от оккупантов.

Часовня Барклая де Толли

Пробираясь по лесным чащобам в глубь обширного лесного массива, я вдруг увидел русскую часовню. Массивная, сложенная из камня, оштукатуренная и красиво оформленная, она напоминала надгробный памятник. Подойдя ближе, я прочитал тисненные золотом на мраморной доске буквы: «Барклай де Толли», — остальная часть эпитафии была разбита. Этого выдающегося русского полководца смерть настигла по пути в Петербург именно здесь, в этом лесном массиве у большого тракта, здесь он и был похоронен. Я обошел вокруг часовни. Ажурная металлическая ограда в нескольких местах была разрушена. Окна выбиты. Входная металлическая дверь выломана, висела на одной петле. Гитлеровские бандиты разграбили и осквернили саркофаг покойного, даже плита над могилой была разворочена, осквернен был сам прах умершего. Поистине нужно быть дикими варварами, чтобы дойти до такого кощунственного надругательства над прахом давно умершего человека.

Союзники Гитлера — эстонские богачи

Утром третьего дня наступления немцы были выбиты из своих последних укрепленных позиций. Город Тырва был взят. Немцы не успели эвакуировать даже свой госпиталь. Все «цивилизованные» врачи и средний медицинский персонал, бросив раненых и медсестер, «культурно» удрали.

Небольшой эстонский городок Тырва раскинулся по обоим берегам мелководной, извилистой речки. Разрушений от наших артобстрелов и бомбежек в нем не было, мы знали, что за город немцы не собирались драться и не готовили его к обороне, поэтому наши войска по нему не стреляли и не бомбили его. Городок остался цел и невредим. Однако странную картину увидели мы, войдя в него. Городок был похож на гетто, в котором только что прошел погром.

В наиболее богатых домах окна и двери были раскрыты, стекла выбиты. На ветру болтались нарочито изорванные тюлевые занавески, во дворах валялась разбитая посуда и кухонная утварь, в раскрытых комнатах по полу валялись обрывки деловых бумаг — разорванные векселя, накладные и тому подобные бумаги. В шифоньерах, книжных шкафах и сервантах дверцы выломаны, стекла разбиты. Все магазины, склады, аптека разграблены. Всюду были видны следы фашистской зондеркоманды. Поработала она здесь с присущим грабителям усердием. Ну, а на эвакуацию госпиталя у нее, естественно, времени не хватило.

Жителей в городке осталось мало. Они-то и рассказали нам, что вместе с зондеркомандой орудовали и эстонские богачи. Готовясь к бегству, они сами разрушали свои дома и уничтожали имущество: били стекла, выламывали двери, портили мебель. В общем, рвали, кромсали и приводили в негодность все. Некоторые даже пытались поджечь свои дома, но горожанам удалось предотвратить эту дикость.

Халатность оплачивалась кровью

Не выдержав натиска наших войск, немцы отступали. Корпус устремился в преследование. Оперативная группа штаба корпуса не успевала налаживать связь с далеко уходившими вперед частями. На пятьдесят-шестьдесят километров в день продвигались наши войска. Чтобы окончательно не потерять хвост противника, часто приходилось собирать войска в колонны и форсированным маршем догонять свои авангарды. Даже воздушная разведка, и та часто терялась. Задачей преследования было отрезать противнику сухопутный путь отступления, как можно скорее загнать его к берегу Балтийского моря или Рижского залива и заставить отступать морем, где уже господствовали наш Балтийский флот и военно-морская авиация.

Полк, с которым я шел, собранный в походную колонну, вытянулся длинной лентой на шоссе. Форсированным маршем мы догоняли передовой батальон, который, преследуя отступающего противника, за ночь ушел вперед почти на тридцать километров. Не прошли мы и половины пути, как над нами пролетела эскадрилья бомбардировщиков.

— Наши! Наши! — передалось по колонне.

Самолеты шли на небольшой высоте, и мы хорошо различали их опознавательные знаки. Все мы хорошо видели, что это действительно наши, многие радостно махали им руками и шапками, желая успеха. Но бомбардировщики, обогнав нас, вдруг вернулись назад и стали разворачиваться для бомбежки. Колонна в панике стала разбегаться. Командир полка, бегая взад-вперед по шоссе, неистово кричал:

— Выложите полотнище! Дайте красную ракету!

Но полотнище было заложено чем-то на повозке и его никак не могли быстро высвободить, ракетницы с ракетами у начальника штаба под рукой не оказалось, а свист авиабомб напомнил, что сигналить уже поздно. Уклоняясь от направления полета бомб, все бежали в стороны от шоссе, но какой-то смельчак все же успел достать белое полотнище и выложить его у дороги. Самолеты закружились в недоумении и прекратили бомбежку, затем выровнялись в стайку и улетели вперед.

Три лошади были убиты и четыре ранены. Ранены были также двое ездовых. Движение полка непредвиденно задержано. И это после бомбежки только одного самолета. Что же осталось бы от нашей колонны, если бы по ней ударили все девять бомбардировщиков?

Виновником такого ротозейства и необеспеченности противовоздушной охраны колонны было само командование полка, в частности, начальник штаба, который халатно отнесся к организации установленной системы сигнализации. А на войне всякая халатность оплачивается кровью и жизнями. Этот факт разгильдяйства стал предметом обсуждения во всех частях корпуса, а конкретные виновники понесли заслуженное наказание.

Стремясь сдерживать натиск наших войск, гитлеровцы старались навязывать нам бои на своих заранее подготовленных, наиболее выгодных позициях. В таких местах бои затягивались иногда на несколько дней.

Расположившись где-нибудь в местечке, политотдел вел политическую работу не только в войсках, но и среди гражданского населения, разъясняя правду о Второй мировой войне, о политике Советского государства в этой войне, о положении на фронтах и задачах местного населения. Разбирали также различные просьбы и обращения граждан и отвечали на многочисленные и весьма разнообразные вопросы населения.

Следует заметить, что за двадцать лет своего правления национальная буржуазия Эстонии значительно сильнее, чем другие прибалтийские республики, оказалась подвержена националистической заразе и оставила после себя зловонное националистическое наследство. Национализмом здесь были развращены даже некоторые ученые и «образованные люди».