Генрих Гофман - Герои Таганрога

Выждав несколько секунд, Василий продолжал:

— Товарищи! Необходимо также подумать о военнопленных. Среди них много честных советских людей. Мне известно, что в первой и третьей больницах лежат раненые танкисты, летчики, артиллеристы — словом, подготовленные офицеры, которые мечтают вырваться на свободу. Надо разыскать патриотов среди медицинских работников и через них попытаться помочь этим людям. Будем налаживать связь с той стороной и, если удастся, переправлять пленных через линию фронта. Словом, работы непочатый край...

— Сколько у нас имеется оружия? — спросил Тарарин.

— А зачем это тебе? — отозвался Морозов.

— Распределить бы надо поровну между всеми.

— Мы соберем данные у руководителей. Тогда и распределим. А пока знайте, что его очень мало. Добывайте сами. Собирайте и закладывайте тайники. А когда потребуется, разберемся, кому сколько...

Совещание членов подпольного центра закончилось перед самым наступлением комендантского часа. Подпольщики по одному выходили от Василия. Морозов и на этот раз остался у него до утра.

— Теперь мы с тобой за всех в ответе, — сказал Николай, когда товарищи разошлись. — Теперь никаких тайн друг от друга. Ты должен знать, что для связи с командованием Красной Армии я послал человека через линию фронта.

— Кого? — оживился Василий.

— Это наша связная, Наташа. Комсомолка. Сама вызвалась. Если ничего не случилось, должна быть уже там.

— А я сразу двоих собирался отправить. Юрий Каменский и Василий Пономаренко согласие дали. Надо предупредить, чтоб пока задержались. Зачем зря людьми рисковать?

Николай не ответил. Он думал о девушке, которая в самый разгар пурги отважилась ночью по льду залива отправиться на ту сторону. Глубокий снег, ветер в лицо. Одно спасение — лыжи. Их раздобыли с большим трудом.

— Что ж... будем ждать, — сказал Василий. — Уверен ты в этой девушке?

— Уверен, — горячо ответил Николай. — Такая не подведет...

Однако напрасно ждали связную Морозов и Афонов. Наташа не вернулась. Подпольщики так и не узнали, что с нею случилось. А произошло вот что.

Наташа благополучно перешла залив. В ту же ночь еще затемно ее окликнули на том берегу. Поначалу доставили в штаб батальона. Долго выспрашивали, откуда пришла. Потом — штаб полка, дивизии.

На другой день к вечеру ее привезли в Ростов. В обкоме партии Наташу принял Ягупьев.

Он обрадовался, когда услышал о Морозове, о созданном им подполье. Значит, не ошибся в Морозове. Наташа рассказала все, о чем просил Николай. А Ягупьеву было мало. Он интересовался жизнью в оккупированном городе. Девушка рассказала о расстрелах и виселицах, о патриотах и предателях, о голодающих жителях Таганрога, о скоплении вражеской техники, обо всем, что видела своими глазами и слышала от людей.

Ягупьев узнал в тот вечер, что в селе Платове гитлеровцы расстреляли семьдесят жителей по подозрению в партизанской деятельности; узнал, что пленных советских солдат немцы раздевают, отбирая теплые вещи; узнал, что из лагеря военнопленных ежедневно вывозят трупы замерзших людей; узнал, что немцы готовятся к наступлению.

Четыре дня провела Наташа во фронтовом Ростове. Встречалась с Ягупьевым, с начальником НКВД Покатило, с другими товарищами, которые инструктировали ее, как в дальнейшем действовать таганрогским подпольщикам. Наизусть запоминала она пароли, с которыми явятся в Таганрог связные.

В конце февраля Наташу отправили назад через линию фронта. Немцы схватили девушку на берегу, и, сколько ни убеждала она фашистов, что бежала от большевиков, что родные живут в Таганроге, гитлеровцы не верили. Во время пыток Наташе отрезали груди, но ни словом не обмолвилась она о Морозове, о полученном задании. Ее расстреляли утром.

Так первая попытка таганрогских подпольщиков установить связь через линию фронта потерпела неудачу.

Командир 111-й немецкой пехотной дивизии генерал Шведлер расположил свой штаб на восточной окраине Таганрога и принял все меры к укреплению обороны.

Генерал Шведлер приказал, чтобы доблестные солдаты фюрера как можно глубже зарылись в землю. Даже свой командный пункт он впервые за эту войну разместил в глубоком подвале полуразрушенного дома, где и отсиживался в минуты артиллерийских налетов и ударов советской авиации.

Ежедневно, утром и вечером, его заместитель полковник Рекнагель лично докладывал о ходе работ по совершенствованию оборонительных сооружений. К началу сорок второго года дивизия прочно вгрызлась в землю.

После значительных потерь в предыдущих боях дивизия была доукомплектована личным составом, пополнена боевой техникой и приданными частями. Все это успокаивало генерала Шведлера, вселяло надежду на успех в оборонительной операции.

Генерал был в отличном расположении духа, когда вместе с полковником Рекнагелем выбрался из подвалов штаба, собираясь ехать в одну из вверенных ему частей.

Уже возле автомобиля дорогу им преградил высокий подтянутый обер-лейтенант.

— Вилли Брандт, — представился он командиру дивизии, — новый начальник группы тайной полевой полиции ГФП-721.

И Шведлер и Рекнагель залюбовались молодцеватой выправкой обер-лейтенанта, его красивым, выхоленным лицом.

— Откуда вы родом? — спросил генерал.

— Из Гамбурга.

— Мой земляк! — воскликнул полковник Рекнагель и протянул обер-лейтенанту руку. — Чем занимались до армии?

— Мой отец имеет торговую фирму. — Брандт пожал руку полковника. — А я служил в гестапо.

Лицо Шведлера помрачнело. Старый прусский офицер, он недолюбливал молодчиков Гиммлера.

— Фронт я держу крепко. Хотелось бы, чтобы и тыл дивизии был обеспечен надлежащим образом, — бросил он холодно.

— Так будет, — пообещал Брандт.

— Как устроились в городе? — спросил Рекнагель, чувствуя непонятное расположение к обер-лейтенанту.

— Хорошо! В моем доме сразу три дамы. Две матери и две дочки.

— Но это будет четыре.

— Одна из них мать и дочь в одном лице. А самая молодая — очаровательная. Ей всего восемнадцать...

— Завидно. Желаю удачи, — усмехнулся полковник Рекнагель, прикладывая руку к козырьку фуражки.

Генерал Шведлер уже сидел в машине и нетерпеливо ожидал своего помощника.

Вилли Брандт сказал правду. В доме, где ортскомендант предоставил ему отдельную комнату, проживала врач Лидия Владимировна Трофимова с матерью и дочкой Нонной. Нонна действительно была красива. Но не только карие глаза, нежное лицо, длинные волосы до плеч и стройная фигура девушки покорили обер-лейтенанта. Его пленило ее блестящее знание немецкого языка, знакомство с классической литературой и музыкой.

Правда, стихи Генриха Гейне, которые Нонна попыталась прочесть, не доставили ему удовольствия. Ведь Гейне запрещен в фашистской Германии. А Брандт считал себя хорошим немцем. Как и все наци, он боготворил Адольфа Гитлера.