Леонид Острецов - Кому бесславие, кому бессмертие

— Но что же делать? — спросил Зуев.

— Что делать? Завтра француженка полетит в Москву. Думаю, надо отправить на этом же самолете кого-нибудь с докладом в Ставку, минуя командование фронта. Майора Кузина, например. Он должен объяснить создавшееся положение и потребовать немедленного ввода в прорыв окружения пятьдесят вторую и пятьдесят девятую армии. Если они одновременно ударят с востока, то нас еще можно будет спасти.

— Андрей Андреевич, — сказал Виноградов. — Вам самому надо лететь. Больше вам здесь оставаться нельзя — опасно. Другой возможности не будет. Да и в Ставку сами доложите — больше будет толку…

— Я останусь здесь, — отрезал Власов.

— А если у Кузина ничего не получится? — спросил Зуев.

— Тогда будем прорываться сами, хотя… хотя прорыв собственными силами только ускорит нашу гибель.

В разговоре возникла пауза. Послышалось бульканье и звон стаканов.

— Выпьем, — сказал Власов.

— За разрешение ситуации, — произнес Зуев.

— Чтоб они все по заслугам получили, — заключил командарм. — А то обидно будет — они в звездах, а мы — в дерьме.

— Или в земле, — мрачно добавил Виноградов.

Вдруг Антон услышал резкий удар кулаком по столу, и в дверном проеме появился Власов. Он явно был разозлен разговором. Согнувшись под низкую балку и упершись обеими руками в косяки, он сквозь зубы выговорил:

— Горин. Пиши текст радиограммы: Начальнику ГШКА. Начальнику штаба фронта. Прошу понять… — Власов задумался и громко, с раздражением в голосе повторил, чуть ли не по слогам: — про-шу понять, что части восточной группы настолько обескровлены, что трудно выделить сопровождение для танков! Оборона противника на реке Полнеть не нарушена! Положение противника без изменений! Пехота 52-й и 59-й армий на реку Полисть с востока не вышла! Наши части скованы огнем противника и продвижения не имеют. Прошу указаний на атаку пехоты 52-й и 59-й армий с востока. Прорвавшиеся 11 танков не имеют снарядов. Артиллерия с востока не работает. Боеприпасов нет!

Власов замолчал и через пару секунд обреченно произнес:

— Все. Отправить немедленно.

Самолет с французской журналисткой и адъютантом командующего улетел. Прошло двое суток, но никакой помощи погибающей армии так и не поступало. Командование убедилось, что прорывать окружение никто не собирается. Власов мучительно искал выход из угрожающей ситуации. Он постоянно совещался с командирами подразделений, сам несколько раз ездил на передовую.

Однажды, вернувшись в штаб, генерал произнес:

— Это уже не армия… — и отдал приказ уничтожать технику.

Антону поручили рассортировать по степени важности документы, отобрать самые ценные, а остальные уничтожить.

Двадцать первого числа уставший, ссутулившийся, хмурый командарм на последнем штабном совещании отдал приказ о сосредоточении всех сил для прорыва окружения в районе Мясного Бора. Выводить на штурм решили всех: и высшее руководство штаба, и шоферов, и особистов.

Вечером двадцать второго всех построили в колонну, которую сзади прижимал заградотряд из работников Особого отдела НКВД. На марше к Антону подбежал солдат с перевязанной головой.

— Ну, что, мерзляк, отогрелся, — узнал Антон сержанта Кравцова. — Разжирел на штабных харчах-то…

— Да пошел ты! — огрызнулся Антон.

— Ладно, ладно, шучу, — мрачно рассмеялся Кравцов и протянул ему немецкий автомат. — Бери, дарю! И магазин запасной…

— Винтовкой обойдусь.

— Бери, не дури, — сказал Кравцов. — Тебе ж начальство прикрывать… Да бери ты, хрен ученый!

Антон взял «шмайсер» и магазин.

С наступлением сумерек по подразделениям отдали приказ наступать. Впереди бойцов, среди группы штабных работников, выделялась высокая фигура командующего. Антон держался рядом с ним и несколько раз видел его лицо — совершенно невозмутимое, без каких-либо эмоций.

И началось… Стойкое «Ура!» сразу же утонуло во множестве снарядных разрывов. Шквальный минометный огонь не прекращался, а только нарастал с такой силой, как будто немцы знали запланированное место атаки и сосредоточили здесь всю свою мощь. Антон ничего не видел вокруг, кроме разлетающихся от взрывов комьев земли и беспорядочно уходивших в ночь трассирующих пуль. Он периодически бросался в холодную болотную жижу, потом вставал, стрелял в темноту и падал снова, пока не дали приказ отходить. При отходе возникла массовая паника, и солдаты, разбегаясь по лесу, не знали, что делать дальше.

Когда неудачный штурм закончился, Антон узнал, что в эту ночь погибло около ста офицеров штаба, в том числе дивизионный комиссар Зуев и особист Шашков. Но также в эту ночь Господь освятил своей благодатью около шести тысяч бойцов — им удалось пробить немецкие укрепления и выйти из окружения. Ему же провидение приказало снова вернуться в этот заболоченный ад.

На следующий день немцы начали активное наступление. Вновь в никуда полетели радиограммы:

«23 июня 1942 года. 01 час 02 минуты. Войска армии после прорыва силами 46-й стрелковой дивизии вышли на рубеж Безымянного ручья… и только в этом районе встретились с частями 59-й армии. Все донесения о подходе частей 59-й армии к реке По-листь с востока — предательское вранье…»

«23 июня 1942 года. 22.15. Противник овладел Новой Керестью и восточнее. Проход восточнее реки Полнеть вновь закрыт противником… Еще раз прошу принять решительные меры по расчистке прорыва и выхода 52-й и 59-й армий на реку Полнеть с востока.

Власов, Виноградов».

Вечером немцы прорвали армейскую оборону и начали стремительно продвигаться вперед. Немногочисленные группы фашистов даже пробились к командному пункту армии. Их отбили, но на следующий день уже крупные силы противника выбивали красноармейцев из штабных укреплений.

Отход разбили на колонны. Антон остался со штабом, который шел под прикрытием трех взводов НКВД…

«Вам меня преследовать, вам же и охранять, — подумал Антон. — Вот судьба…»

Перед отходом радист отстучал:

«24 июня 1942 года. 00.45. Прохода нет, раненых эвакуировать некуда — Вас вводят в заблуждение… Прошу Вашего вмешательства. Власов».

С наступлением ночи натиск противника усилился. Антон уже различал в темноте среди частокола голых стволов черные силуэты немецких автоматчиков. Отходили отстреливаясь. Антон стрелял без разбора в состоянии какой-то отрешенности и безразличия. Сил совсем не было, и близкая смерть не пугала, а, наоборот, казалась ему долгожданной и желанной.

Власов тоже стрелял, что-то крича окружающим его офицерам. Потом он резко нагнулся, и у Антона замерло сердце. Он кинулся к генералу и услышал отборный мат:

— Очки, черт возьми! Где-то тут… Искать, Горин! Черт! Я ж без них…