Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Возможно, когда на заводском аэродроме идеально сделанную модель в идеальных метеорологических условиях, испытывал какой-нибудь ас, то она давала и больше. Но мы то летали в реальных боевых условиях. Как я уже писал, разительной была разница и на вертикали: за боевой разворот И-15 БИС мог набрать максимум полкилометра высоты, а И-98 более 700 метров, а этот элемент, неоконченная петля Нестерова, из которой переходишь в горизонтальный полет переворотом через крыло, что похоже на знаменитый иммельман, только с наклоном, нередко имеет решающее значение в поединке истребителей. Я уже не говорю о погоне за японцем, делающим «свечу», которую нам приходилось вскоре прекращать. Чтобы «играть» самолетом, как призывал нас «вождь народов», одного героизма мало, нужна еще и хорошая надежная техника. А у нашего И-15 БИС одни «лапти» забирали почти четверть скорости. Этот самолет к тому времени давно заслужил почетную отставку.

Кстати, одна из японских бомб во время налета на Гуйлинский аэродром прямым попаданием угодила в стоящий на земле самолет И-15 БИС нашего командира Грини Воробьева, который по причине сильного кашля прятался в убежище. Самолет разнесло в мелкие клочья, что очень обрадовало Гриню, имевшего теперь все основания для досрочного отъезда на Родину. Как я уже упоминал, Супруна и Гриню забрал главный военный советник Качанов, который передал нам приказ лететь обратно, на Чунцин. Чан-Кай-Ши испугался, что японцы перемолотят его и без того немногочисленную авиацию, и столица останется без прикрытия. Нам предстояло лететь через горы. После короткой подготовки, 27 декабря 1939 года, мы, завершив свой рейд на юг, в котором потеряли товарища — пустились в обратный путь. Следуя за «Сикорским», мы перелетели первый горный хребет и благополучно приземлились на промежуточном аэродроме Джи-Дзян. Утром 28 декабря погода резко ухудшилась, нависшая облачность принесла беспрерывные двухнедельные дожди. А как всегда под завесой дождя, можно было немножко осмотреться и познакомиться с жизнью Китая. Путь в Чунцин был нам заказан — не лететь же через уже упоминавшиеся мною горные хребты в непогоду, на верную гибель. Правда, Степа Супрун и Гриня Воробьев вместе с главным военным советником Качановым, еще успели проскочить на Чунцин, под самым носом у надвигающейся непогоды в день нашего прилета в Джидзян. Больше мы этих отважных героев, видимо, решивших оставить и нам кусочек боевой славы, в Китае не видели. Расчет был прост: нужно вернуться первым героем, чтобы собрать пенки, ведь когда героев возвращается много — пряников на всех не хватает. Впрочем, без них воздух стал явно чище.

Честно говоря, в Джидзяне мы основательно скучали. Это захолустный провинциальный китайский городок, где нас поселили в одноэтажной, ветхой фанзе аэродромной службы. Ночи здесь были длинные, а дни короткие и все время лили проливные дожди. Ребята, уже почти по полгода были оторваны от дома. Плюс ко всему весьма однообразное питание, без всяких намеков на привычный нам хлеб. От нечего делать, я занялся китайским языком. До сих пор помню, что рис по китайски — фань, курица — ти, чай — цха и другие слова. Однако, наткнувшись на иероглифы, я понял, что, хотя согласно китайскому правописанию я мужчина, чему соответствует иероглиф-фигурка человека с головой в отличие от женщины, безголовой фигурки, но китаеведом мне стать вряд ли удастся, Занялся своей комиссарской работой: каждый день читал летчикам лекции и пересказывал почти все, что мне было известно на то время. Мобилизовал на выступления и коммунистов, пока не выдохлись и они. Провел спортивные соревнования в поднимании китайской каменной, видимо еще доисторической, штанги. Потом наши летчики стали поднимать для разнообразия по китайцу, цепляющемуся на края грифа, поражая местных аборигенов своей физической мощью. Достали мяч, но и он скоро надоел. Настоящим праздником становились экскурсии на городской рынок, который, впрочем, был больше похож на нашу толкучку. Как-то мы гуляли по нему с Васей Ремневым, который, как я уже упоминал, выполнял при мне роль внутриэскадрильной рыбы — прилипалы и по ходу дела информировал об обстановке. На рынке громоздились целые горы мандаринов и апельсинов, которые были выложены огромными пирамидами, чуть ли величиной с гробницы фараона. Эти кучи не убирались на ночь и торговец жил здесь же, в небольшой хижине. Я обратил внимание на стоящих в рядок старых китаянок, которые держали в руках мешки, в которых что-то шевелилось. Из любопытства я спросил: «То-ше-чен» — «Сколько стоит?». Китаянка открыла мешок и показала маленьких щенков, стоящих по ее словам «Одно иго», то есть пятьдесят центов. Оказывается, в этом районе, как и в Корее, едят собак. Мы, конечно, осудили это непривычное для нас дело и сообщили об этом китаянке: «Циго пухо» — «Это плохо» — на что она упорствовала: «Тын хо тын хо» — «Очень хорошо». Говорят, что все познается в сравнении, и мы совершенно не имели никаких претензий к китаянке, торговавшей щенками, когда увидели рядом другую, торгующую убитыми крысами, связанными за хвосты в одну низку. Я лично видел, как бедный китаец купил две битых крысы себе на обед. Это зрелище произвело такое отвратительное впечатление, что мы немедленно покинули рынок и почти две недели не ели ничего мясного, опасаясь, как бы наши китайские друзья не всучили нам чего-нибудь эдакого. Я потребовал достать свежей рыбы, от чего китайцы сначала отговаривались, но потом стали приносить огромных карпов с красными плавниками. Двух таких карпов нам, четырем десяткам мужиков, хватало на целый день. Владелец гостиницы где-то достал банку из белой жести и принялся предлагать нам содержавшиеся в ней галеты американского производства. Галеты оказались просроченными и залежалыми. У нас разболелись желудки, и мы вместе с переводчиком отправились в город к гомеопату. Старый китаец-гомеопат продал нам три стебелька какой-то травы, которую нужно было заварить и выпить три раза. Я выпил всего один раз и выздоровел.

А в следующий раз мы посетили базар с летчиком Петром Галкиным и могли наблюдать картину, лучше всяких объяснений на словах поясняющую причину низкой боеспособности китайской армии. Уже давно по городу были расклеены правительственные приказы, обязывающие призывников определенного года рождения явиться на призывные пункты, но воинские части напрасно ждали пополнение. На призывные пункты никто не являлся. Конечно, странным было, что мы издалека прилетели защищать Китай, а сами китайцы отлынивают от призыва в армию. Более того, нам рассказывали, что губернаторы многих провинций сдавали свои территории японцам и существовали на арендную плату, которую им выдавали оккупанты. Старый Китай явно устал жить и не знал, что ему защищать и зачем. В старые меха нужно было влить молодое вино, и приход коммунистов к власти был, в общем-то, неизбежен, сколько бы не жаловался на них Чан-Кай-Ши.