Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Мы гонялись за «Мессершмиттами», а в апреле 1942 года они прилетели к нам сами. Две машины, одна была старого образца и слегка потрепанна, а другая новенькая, выработав горючее, совершили посадку километрах в двенадцати от нашего полкового аэродрома в районе села Короча. Пехотинцы пленили летчиков, а самолеты доставили на наш аэродром. Сначала немецкие летчики пытались повесить нам лапшу на уши, по поводу того, что они добровольно перелетели к нам, но мы заглянули в пустые баки, и все стало ясно. Это были совсем молодые ребята, и им, видимо, действительно было стыдно признаваться, что заблудились, ведь немецкие авиаторы уже тогда наводились в полете при помощи радиолокаторов. Чтобы заблудиться и сесть на территорию противника в нормальную погоду, нужно было быть действительно крупными специалистами. На новом самолете «ME-109», форсированном, последней модели, мы обнаружили самую современную, но не исправную приводную систему, видимо, немецкие пилоты полностью ей доверились, а действовать самостоятельно были не обучены. Вот в чем и был секрет их блудежки. Случается, что и чрезмерная техническая оснащенность бывает опасной. Мы решили внимательно осмотреть более современный «Мессер» и даже сделать на нем по паре кругов над аэродромом, сочтя, не без оснований, что будет очень полезно представлять себе состояние немецкого летчика и его возможности в воздушном бою. Да и было интересно, что же это за техника, используя которую немцы нас без конца гонят и колотят, отчего наше настроение, несмотря на усиленную партполитработу, уже опустилось ниже средней отметки. Однако, не так-то легко было освоить немецкую технику. Первым сюрпризом была неизвестная нам, но широко распространенная на Западе, система защиты от дураков. Нам пришлось подложить под крылья «Мессера» бочки, накрытые подушками, чтобы убедиться, что шасси, например, убираются только при работающем моторе. Да, плюс ко всему, наши технари без конца открывавшие и закрывавшие капот масляного радиатора, расположенного внизу под мотором, повредили штуцер масляного шланга, и потому, когда Вася Шишкин первым поднял «Мессер» в воздух и сделал на нем первый круг над аэродромом, то мотор немецкого истребителя, оставшийся без масла, задымился и Шишкин пошел на посадку. Тем наши полеты и закончились. Немецкие истребители были разобраны и поездом отправлены в Москву.

Земля просыхала, и над нашими головами вновь собирались военные грозы. Уже после войны я прочитал, что именно в эти дни Хрущев утверждал у Сталина план харьковского наступления, а Гитлер в приказе по войскам сообщал, что, как только позволят погодные условия, он начнет решающую операцию лета 1942 года против России. Не стану останавливаться на всех многочисленных просчетах и неумелости нашего командования — были совершены, причем уже не в первый раз, казалось, все ошибки, какие только можно совершить. Главные силы нашей армии прикрывали Москву, где Сталин ждал удара, а на юге напряжение стремительно нарастало. На нашем участке фронта появился грозный воздушный противник, группа немецких асов под покровительством командующего 4 воздушным флотом «люфтваффе» знаменитого летчика еще времен Первой Мировой войны, соратника и приятеля Геринга, Рихтгофена. Немцы их называли И-группой истребительно-бомбардировочного крыла ZG-1. Мы сразу почувствовали их тяжелую руку. Эти десятки пилотов стоили многих сотен. До полусотни их самолетов базировалось на аэродроме севернее Белгорода. Это были, в основном, самые современные истребители «МЕ-109-Ф» и грозный двухмоторный «МЕ-110». Наше командование, видя, какие потери мы несем в воздушных боях, решило нанести по группе Рихтгофена, как мы его называли, внезапный удар ранним утром на ее аэродроме. Собственно говоря, уже по одному появлению команды Рихтгофена на нашем участке фронта можно было догадаться, что именно здесь немцы расчищают воздушное пространство для будущего наступления. Об эффективности работы этой группы, входящей в 4-й воздушный флот, дает представление такой факт: в конце апреля — начале мая с ними собрался тягаться наш братский второй авиационный истребительный полк под командованием Александра Ивановича Грисенко. За пару дней немецкие асы сбили в полку Грисенко более двух десятков только что поступивших на вооружение «ЛАГ-3», составлявших главную ударную силу полка, при этом почти не понеся потерь. Растрепали они и другие авиационные части и подразделения. Теперь, вроде бы, дошла очередь и до нас — немецкие асы передвинулись от Харькова к Белгороду. Они не давали нам летать, без конца атакуя и нанося потери. Это были отборные летчики, имевшие богатый боевой опыт, отлично экипированные и летавшие на то время на самых лучших в мире машинах «Мессерах» и «Фоккерах» — последний давал до 650 километров скорости. Кроме того, все эти самолеты были пушечными. Да и боевой дух у немцев, вдохновленных победами, был не чета нашему — они прошли почти тысячу километров вглубь нашей территории, и сейчас теснили нас на границе Украины с Россией. И вот этих опытных, раскованных воздушных акробатов наш пожилой и, прямо скажем, глуповатый, не садившийся на наших глазах ни разу в самолет, генерал-майор авиации Зайцев хотел купить на такой дешевый трюк, как налет на рассвете.

Немного отвлекусь: да, мы дрались честно, с яростью и стойкостью славян, и было удивительно, что немцы еще не разнесли вдребезги всю нашу армию. Но бывало обидно, когда узнавали, на чем летают и как живут немецкие летчики. В Киеве был случай, когда раненные немецкие пилоты рассказывали лежавшим здесь же, в госпитале, нашим, какие дачи и какие автомобили им принадлежат, и что им не приходится думать о жилье и куске хлеба. Дело закончилось дракой. Но боевой дух — боевым духом, а плитка шоколада очень помогает летчику. Мы же порой месяцами сидели на щах и каше, в то время как шеи тыловых интендантов разрывали воротнички гимнастерок. Но это, между прочим.

Итак, 12-го мая 1942 года, еще до рассвета, семь бомбардировщиков СУ-2 135-го легко-бомбардировочного полка, прикрываемые восемью самолетами «И-16» нашей второй эскадрильи 43-го истребительно-авиационного полка поднялись в воздух и на заре полетели на выполнение боевого задания, которое можно сравнить с попыткой изнасилования негодными средствами или решением кролика атаковать льва. Этот день запомнился мне на всю жизнь. Пожалуй, более тяжелого боя, в котором я, по крайней мере, раз двадцать имел стопроцентные шансы погибнуть, в моей жизни не было. То, что этого не случилось, объясняю лишь тем, что иначе было записано в книге моей судьбы.

Мы летели, освещаемые солнечными лучами, но над землей еще висела ночная дымка. Лететь было всего ничего: двадцать километров, или три-четыре минуты. Как назло, контуры леса в районе аэродрома в двух местах были очень похожи друг на друга и их легко было перепутать. Как будто бы недалеко от берега Северского Донца кто-то изогнул затейливый татарский лук, с вогнутой серединой и двумя почти одинаковыми полукружьями по краям. Аэродром находился слева, я хорошо это знал потому, что взлетал с него и на него садился еще до нашего отступления. А вот навигатор — штурман бомбардировочной группы, летевший на ведущем самолете, видимо знал местность хуже, и становилось совершенно очевидным, что он перепутал полуокружья, очень похожие друг на друга, и мы пролетаем мимо немецкого аэродрома, поворачиваясь к нему боком. Цель оставалась от нас слева. Конечно же, на наших самолетах не было радио, и в считанные секунды практически не было никакой возможности указать штурману на его грубую ошибку, которая была очевидна всем летчикам нашей эскадрильи, которые принялись взволнованно кренить наши «Ишачки» с крыла на крыло, пытаясь подать знак бомбардировщикам, идущим ошибочным курсом. «Аэродром слева!» — ужасно матерясь, кричали наши ребята в кабинах и плевали в сторону, но штурман бомбардировщиков упорно гнул вправо. Я сделал попытку войти в строй бомбардировщиков и довернуть его левее. Но меня не поняли, и пилоты бомбардировщиков показывали кулак, жестами предлагая стать в строй своей эскадрильи. Наконец, штурман бомбардировщиков хлопнул себя по лбу, и мы поняли, что он убедился в ошибке. В тот момент до цели было от трех до пяти километров. Старший группы бомбардировщиков опять принял идиотское решение: пытаться сделать второй круг над целью и все-таки произвести бомбометание. Я посмотрел влево: дымка рассеялась, и с двух тысяч метров были прекрасно видны длинные шлейфы пыли, которые тянулись за поднимавшимися с аэродрома немецкими истребителями. Денек обещал быть жарким. Нам было уже не до жиру, а быть бы живу, но бомбардировщики упорно тянули на цель, где уже ничего не было, кроме опустевшего полевого аэродрома. Пока мы описывали круг, немецкие истребители как раз набрали высоту в две тысячи метров и были, тут как тут.