Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Мой подшефный бомбардировщик был пока цел, а вот летящий справа от меня попал под огонь из всех стволов «МЕ-110» и, загоревшись, рухнул на землю недалеко от села Короча. Потом загорелся один наш истребитель. Толя Швец долго тягался с четырьмя «МЕ-109-Ф», но силы были слишком неравными, и в конце-концов они его подожгли на глазах трусливой сволочи, нашего командира полка Тимохи Сюсюкало. Толя погиб смертью храбрых, и мы похоронили его недалеко от села Великая Михайловка. Помощи не было ниоткуда, и мы изнемогали. Расчетное время полета подходило к концу, мы дрались с немцами уже почти час, и горючего оставалось на дне бака. Видимо, шло к концу и горючее у «МЕ-109-Ф», которые стали выходить из боя. Но самый опасный противник — шесть самолетов «МЕ-110», упорно атаковали нас, видимо, имея в баках горючее и не желая уходить из боя без добычи. К счастью, последний бомбардировщик, которого я прикрывал, вдруг резко перешел на бреющий полет, практически слившись с лесистой местностью, и на полном газу стал уходить в сторону своего аэродрома, посадку на который он скоро благополучно совершил.

Я был бы не против последовать его примеру, да было уже и пора, судя по остаткам топлива, но стоило мне попытаться взять курс на свой аэродром, как один из «МЕ-110-х» меня обязательно догонял и навязывал воздушный бой. Было такое впечатление, что шестерка этих грозных машин играла с нашими двумя «Ишачками», моим и Лени Полянских, как кошка с мышью, видимо решив, в конце концов, сбить нас на закуску удачного для них воздушного сражения. Да вот только, тем и интересна война, что пока ты не пал духом, исход боя всегда в тумане, нередко даже вопреки реальному раскладу сил. Постепенно получилось так, что мы с Леней Полянских остались один на один каждый со своим противником. Видимо, два немецких пилота решили вызвать нас на турнир, как на рыцарских поединках. И вот мы организовали две парные карусели и принялись кружиться, щупая возможности и умение противника короткими очередями. Если представить себе мое единоборство с немцем, как схватку двух систем, то до чего же более мощную систему представлял немец, чей самолет уверенно рассекал воздух. Как я уже упоминал, он был двухмоторный, с двумя пушками и четырьмя крупнокалиберными пулеметами. Но когда я присмотрелся, то обнаружил, что в кабине сзади имеется еще и стрелок, орудующий крупнокалиберным турельным пулеметом. Мой самолет «И-16» имел четыре пулемета «ШКАС», два из которых стреляли через винт, а два с плоскостей пулями калибра 7.6 миллиметра. Кроме того, летчик противника был прекрасно прикрыт бронированной кабиной спереди и сзади, а мой «Ишачок» отличался полной пулепробиваемостью, — был обклеен фанерой. Казалось, мои шансы на успех минимальные. Но делать было нечего и, будучи храбрым по необходимости, я на своем мотыльке, обшитом «монококом», как тогда называли авиационную фанеру, вступил в бой с бронированным крокодилом.

Если в шахматах обычно принято ходить пешкой, стоящей впереди королевы, то первый шаг летного поединка всегда начинается с попытки зайти в хвост противнику. Так и сделал немец, зайдя ко мне снизу с задней полусферы. Я стал в крутой вираж. Противник повторил мой маневр, и мы сделали в таком положении два круга, осматривая друг друга. Каждый из нас все сильнее тянул на себя рычаги управления, чтобы зайти противнику в хвост и первому открыть огонь. Весь этот бой проходил на высоте от ста до двухсот метров восточнее села Короча. Моторы наших самолетов работали на полную мощность: сектор газа моего двигателя был дан вперед до упора, а жалюзи охлаждения полностью открыты. Должен сказать, что поскольку мой самолет был легче, я приобрел преимущество в скорости маневра и первым зашел в хвост «Мессера», пилот которого явно проявил самоуверенность, полностью положившись на подавляющее техническое превосходство своей машины, и не учел некоторых специфических моментов. Когда я приблизился к задней полусфере самолета противника и начал брать его в свой прицел, то стрелок из кабины открыл по мне интенсивный огонь. Меня спасло только то, что мы находились в глубоком вираже, и центробежная сила прижимала стрелка к днищу его кабины, сбивая прицел. Крупнокалиберные пули веерами летали вокруг моего «Ишачка», но я остался невредим, благодаря тому, что и цель, и стрелок находились в постоянном движении. В принципе это было огромной удачей. Наконец, я поймал в прицел капот самолета противника и ударил по нему из всех своих четырех пулеметов. Трассирующие пули, заложенные в ленту, помогли мне определить, что я удачно накрыл цель. Первым видимым результатом стрельбы был задравшийся кверху ствол пулемета стрелка из зада кабины, что обычно бывает, когда он убит. Немецкий пилот, видимо, понял, что все будет не так уж просто, и резко, свечой, взмыл вверх. Честно говоря, я надеялся, что его боевой запал исчерпался, и он оставит меня в покое, позволив благополучно дотянуть до своего аэродрома на остатках горючего. Но это явно был день несбывающихся надежд. Немец снова зашел мне в хвост, навязывая бой, и мы опять сошлись в глубоких виражах. Пилот «Мессершмитта» принялся маневрировать, меняя мощность работы своих двигателей, входя в левый глубокий вираж, резко уменьшал обороты левого двигателя, соответственно поступая и с правым, когда ложился в правый вираж, одновременно увеличивая мощность другого, противоположного двигателя. В результате этих маневров самолет противника значительно уменьшил круг виража, и мне становилось все труднее и труднее ускользать из его прицела, даже несмотря на меньший вес и лучшую маневренность моей машины. Немец будто бы затягивал на моей шее воздушную петлю, и, видимо, понимая, что моя песня спета, несколько расслабился. В результате чего, уже не опасаясь моего огня, свободно и расслабленно принялся переходить из левого виража в правый, на какое-то мгновение определив свой самолет в прицел моих пулеметов. У меня не было времени думать, что это мой последний шанс. Я просто, со скоростью электрической искры, нажал на гашетку, и все мои четыре пулемета плюнули огнем, угодив немцу по левому мотору и бензобакам. «Мессер» мгновенно загорелся и, сделав левый разворот, стал уходить на запад в сторону своего аэродрома возле Белгорода. Пораженный таким фантастическим успехом и буквально опьяненный ощущением удачи, я, было, кинулся его преследовать, но, посмотрев на стрелку показателя горючего, сразу же бросил это дело. И, тем не менее, я еще успел увидеть, как, отлетев километров за десять от места нашей схватки, «Мессер» начал разваливаться на куски: от сильного жара у него отвалилось левое крыло, и самолет, с высоты примерно ста метров, рухнул на землю. Из огненного шара выкатился еще один горящий двигатель. Эта победа была вершиной моего летного триумфа, стократ усиленного тем, что когда я посмотрел на землю, то увидел, что по дороге пылит наша стрелковая часть, солдаты которой меня неистово приветствуют, подбрасывая в воздух пилотки. На протяжении нескольких секунд я был вне себя от счастья еще и потому, что немножко поддержал престиж авиации, который, отнюдь не по нашей вине, был весьма низок у пехотинцев, артиллеристов и танкистов. Даже говорили, что до войны были героями летчики, а на войне — танкисты.