Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Были и другие неприятные сюрпризы. Наш командир полка Платон Смоляков прихватил с собой в кабину небольшой чемоданчик, куда, судя по всему, сложил наиболее ценные трофеи. Когда после ночлега во вшивых казармах мы подошли к самолету, то Платон обнаружил, что чемоданчику, как говорят в Одессе, приделали ноги. Кто же «тиснул», плод многомесячных трудов «штыка» сержанта Харитонова? Скорее всего, свои. Атмосфера мародерства, двойная мораль очень разлагала людей. Платон долго сокрушался, плевался и переживал. Его можно понять, но потеря принадлежала к числу безвозвратных. Я заглянул за бронеспинку своего истребителя и с облегчением обнаружил, что пишущая машинка, добытая в Будапеште, а также угощения «мамы» на месте.

Утром мы прошлись по Одессе-маме и поели жареных бычков с помидорами, продававшихся прямо на Дерибасовской. Все поля возле Одессы краснели помидорами. Вообще, изобилие овощей и фруктов было удивительным. С ним могло сравниться разве что изобилие шпанья и бандитов. В городе практически было осадное положение. Военные власти пытались навести порядок. На всех перекрестках стояли наряды автоматчиков во главе с офицерами, которые проверяли документы у всех прохожих, насортировывая за день три-четыре вагона, которые заполнялись подозрительными элементами и отправлялись в Сибирь. Тем не менее, на рассвете всякого дня на улицах Одессы находили несколько трупов людей, ограбленных и убитых бандитами. Одесса, как масляный фильтр в самолете, стала отстойником всего уголовного элемента нашей армии. Сюда, к морю, теплу, овощам и грабежам слетались и дезертиры-казаки, не отловленные в Венгрии, и бойцы штрафных батальонов, чудом оставшиеся живыми, и московское шпанье, которому неуютно стало в столице, и бывшие полицаи, живущие на нелегальном положении.

Через некоторое время наши доблестные пилоты-освободители еще больше почувствовали глубокую благодарность Родины. Уразалиев, молодой и активный холостячок, принарядившись в новый костюм, привезенный из Чехословакии, серый в яблоках, и заломив лихую шляпу, поправляя для солидности пестрый галстук и постукивая по одесским мостовым туфлями фирмы «Батя», пустился, бродя по Дерибасовской, в амурные игры. Перемигиваясь с одесситками и ища возможности для более близкого контакта, он, видимо, наскочил на какую-то наводчицу. Девушка завела Уразалиева в какой-то переулок, где его уже ожидали трое громил. Доблестного пилота, зверски, как в окопном рукопашном бою, даже без особой необходимости, избили и вытряхнули из серого в яблоках костюма, не забыв прихватить и все прочее. Сколько людей погибло в те годы из-за такого пустяка, как костюм или наручные часы. Я отыскал Уразалиева после трехдневных поисков в одном из госпиталей, забитых ранеными, устроенном в здании школы. Весь забинтованный, в синяках и кровоподтеках, бедный Уразалиев плакал, слезы лились из единственного раскосого темного глаза, виднеющегося из-под бинтов, и жаловался на «падлюк». Прежде, чем найти Уразалиева, я обошел десятки госпиталей и насмотрелся всяких ужасов: безруких, слепых, безногих солдат, покатом лежащих на полу в больших залах на соломе, которые, это было совершенно очевидно, никому не были нужны и ничего хорошего их в этой жизни уже не ожидало. Я охрип, громко крича в этих скорбных залах: «Уразалиев!». Ведь не велось почти никакого учета раненых — их было так много. Наконец, в здании школы, превращенной в госпиталь, в углу кто-то жалобно замяукал, как голодный бродячий котенок: «Товарищ комиссар, я здесь». Уже будучи замполитом, я никак не мог отучить ребят называть меня комиссаром, а начальство косилось на это слово, враждебно относясь к «комиссарскому» духу. Уже через несколько лет командующий Приволжским военным округом генерал-лейтенант Николай Михайлович Корсаков поднимал меня на большом совещании и предупреждал, требуя бросить свои «комиссарские замашки». Нас, политработников, просто не знали, куда приткнуть и лупили при каждом удобном случае. Но это я к слову. А тогда я забрал Уразалиева, и в родном полку на летном пайке он быстро пришел в норму, что вряд ли произошло бы в госпитале на супе-брандахлысте и шрапнельной перловой каше.

Однако, наши ребята решили дать урок одесской шпане. Константинов и пара ребят из его эскадрильи приоделись на европейский манер и решили повторить маршрут Уразалиева, положив в карманы своих элегантных пиджаков по паре заряженных пистолетов. Эти ребята выполняли роль подсадных уток. А сзади шло человек пять вооруженных до зубов. Уразалиев был штурманом. Дело пошло по накатанной колее, видимо, одесская шпана работала на конвейере. Как только объявились громилы, взявшие в оборот первого «подсадного», ребята обнажили стволы и одного из налетчиков сразу уложили на месте, а двух других тяжело ранили. Видимо, у одесской шпаны неплохо работала разведка, потому что через несколько дней на одесском пляже «Аркадия» к Тимохе Лобку присоседились две довольно мрачные на вид личности и сообщили, что они фронтовики, чистящие «фраеров», а летчиков-фронтовиков они уважают, трогать не собираются, и мы совершенно напрасно застрелили пару их ребят. Пусть летчики ходят спокойно, но только в форме, чтобы одесские бандиты не путали их с «лягавыми» и «фраерами». Родина продолжала поить нас березовым соком.

Через несколько дней после нашего прибытия в Одессу в полк сообщили, что в Галац прибыл наш эшелон. Мне придется лететь его встречать, поскольку поезд не мог перебраться на нашу более широкую колею. Я летел с облегчением. Начпрод батальона, армянин, кормил нас мясом, которое до этого, как у него на родине в Армении, было зажарено, сложено в бочки и залито говяжьим жиром. Продукт имел специфический запах: не плохой, и не хороший, но незнакомый. Пахнет по-другому, и все. Мы ели это мясо крайне неохотно, хотя начпрод и уверял нас, что вся Армения ест такое мясо и похваливает.

«ПО-2» благополучно протащил меня над безграничными кукурузными полями, и скоро мы оказались над мутным Днестром с желтыми глинистыми берегами, на одном из которых пристроился город Галац. Разгрузка нашего эшелона уже шла полным ходом, батальон обслуживания прислал несколько десятков машин. Каждый суетился возле своего именного имущества. Вскоре колонна отвалила от рампы и, растянувшись почти на километр, подъехала к понтонной переправе. Я следовал во главе колонны, на машине подполковника Семенова, марки «Прага», в которой громоздились приемники, без конца прижимающие повизгивающего здоровенного охотничьего пса по кличке Каро.

На нашем берегу был порядочек, и из помещения, сооруженного возле единственного пограничного столба, вылез майор-пограничник. Он с тоской и завистью посмотрел на всю нашу кавалькаду и спросил: «Это все ваше?» Я видел, как у майора при виде автомобилей буквально потекли слюни. Повторялась история нашего возвращения из Китая, но на это раз я был гораздо лучше вооружен: Гейба оформил целую пачку документов с печатями на каждую машину. Получалось, что все эти машины составляют неотъемлемую часть боевой мощи нашей дивизии. Майор-пограничник даже вспотел, настолько у нас все было в порядке. Потом, выполняя роль санитарного инспектора, поинтересовался: везем ли мы пух-перо? По характеру вопроса я понял, что надо отвечать, и честно, открыто, глядя майору в глаза, думая в это время о своих подушках и перинах, ответил, что никакого пуха и пера мы не везем. Потом, отвечая на следующий вопрос, сообщил, что не везем и собак. Как назло, именно в это момент Каро высунул голову из открытого окошка и громко гавкнул. Этот лай стоил нам радиоприемника. Майор уцепился за имеющийся предлог и сначала просил машину, но убедившись, что все машины именные, попросил приемник или собаку. Пожалев охотничье сердце Семенова, я отдал один из своих приемников, которых было три: два больших и один маленький. Майор махнул рукой, и вся наша кавалькада под нашим бдительным контролем, мы стояли в сторонке, пересчитывая машины, пересекла понтонный мост и, растекаясь во все стороны, понеслась по родным пыльным дорогам. Сколько, еще на румынском берегу, я ни инструктировал наших шоферюг, чтобы на родной земле они сразу выстроились для получения указаний, но, оказавшись на своем берегу Днестра, все они повели себя, как лошадь, которой под хвост попала шлея: самоходом рванули в разные стороны, зная свой маршрут еще заранее и спеша немного гульнуть в пути. К счастью, все они благополучно добрались до расположения наших полков.