Петр Елисеев - Привал на Эльбе

Фон Герман предложил парламентерам сесть. Сам занял глубокое мягкое кресло. Для начала он решил попугать русских новым грозным оружием.

— Вы слышали о нашем «гансе»? Нет. Это наше новое оружие, которое вот-вот вступит в действие и опустошит вашу страну. Но было бы разумнее женить нашего «ганса» на вашей «катюше». Вы понимаете меня?

— Понимаю, господин генерал, — на немецком языке ответил Орлов, — но наша «катюша» не пожелает выйти за «ганса».

— Это ваше личное мнение?

— Так думает каждый наш солдат.

— Дело солдата воевать, а не думать. Эту истину высказал еще гениальный Клаузевиц.

— Я не берусь судить о гениальности Клаузевица, — сказал Орлов, — но я знаю: великие полководцы учитывают моральный фактор.

Фон Герман свысока посмотрел на русского подполковника, насупил густые брови. «Русские не пойдут на уступки, — понял он. — Надо что-то придумать». Фон Герман приказал своему адъютанту отвести парламентеров в отдельную комнату. Те, оставив письменный ультиматум, вышли.

Откуда-то из-за портьер выскользнул человек.

— Русские обнаглели, — сказал фон Герман, неприязненно взглянув в упор на своего советника, представителя нацистской верхушки, генерал-лейтенанта Хаппа.

— Это фарс, — проговорил советник, бегло прочитав оставленную русскими бумагу. — Не так уж они сильны, чтобы принимать их ультиматум. Поднатужились — немного оттолкнули нас.

— Немного, — передразнил советника фон Герман, — оттолкнули до центра Германии.

— Дошли сюда и выдохлись. Очевидное доказательство: хваленых «катюш» не видно на фронтах. Лучшие кадры побиты. Кого они прислали к нам на переговоры? Зеленых юнцов.

— Ребяческое умозаключение, — отрезал фон Герман, сел за стол и снова принялся читать ультиматум.

Орлов и Михаил были вдвоем. Два солдата принесли чайник с черным кофе и бутерброды, тонкие и маленькие, как квадратное печенье. Михаил посмотрел на немецкое угощение и сказал:

— Непонятно, на кой шут так накрошили, — положил он один на другой четыре бутерброда, понюхал и откусил больше половины. — Замазка, а не масло. Что хочешь говори, а лучше нашего русского масла не найдешь.

— Это же маргарин, — определил Орлов и положил надкусанный бутерброд на тарелку, — как вы думаете, сдадутся?

— Одно из двух: да или нет.

— Есть третий вариант, — заметил Орлов, — чехлы надеть на пушки. Поняли смысл свадьбы «ганса» и «катюши»? Мира просят.

— Получат, когда рак свистнет, — сказал Михаил.

В комнату вошел генерал-лейтенант Хапп. Парламентеры встала. Немец сел. Можно было начинать переговоры. Русские тоже опустились на стулья.

— Мне поручено нашей ставкой, — сказал Хапп, — договориться с вами, смелыми советскими офицерами, чтобы вы поехали в имперскую канцелярию для дальнейших переговоров.

Елизаров вопросительно взглянул на Орлова. Тот сидел спокойный, внимательный. Только глаза его остро прищурились.

— К сожалению, мы не можем воспользоваться этой честью, — сказал Орлов. — Мы слишком маленькие люди, всего лишь курьеры командования энского фронта. Наши полномочия исчерпываются доставкой пакета генералу от инфантерии и получением ответа.

Немец был настойчив. Он говорил вкрадчиво, учтиво, стараясь не спорить с русскими, ной не уступать им.

— Скромность украшает человека, а у вас говорят: украшает большевика. Подполковник Орлов хочет быть скромным. Но вы не подумали о том, что встреча с нашим главнокомандующим принесет вам большие практические результаты и вечную славу.

Орлов догадывался, что Хапп — не обыкновенный военный генерал. По его манере говорить и держаться можно было заключить, что этот человек в генеральском мундире имеет отношение к секретной службе, может быть даже самого фюрера. И Орлов решил действовать осторожно:

— Скажите, господин генерал, а о чем мог бы быть разговор с вашим главнокомандующим?

— Фюрер может сказать, что настало время для сближения точек зрения, народы устали от войны, — как по шпаргалке говорил Хапп. — А вы можете к этому добавить — хотят мира.

В комнату вошел офицер с фотоаппаратом. Навел объектив на собеседников. Орлов отвернулся, закашлялся.

— Мне что-то нехорошо, — сказал он, извинился и вышел в коридор.

— Боится попасть на фотопленку, — заметил Хапп вслед Орлову.

— Не фотографируйте, — отвернулся Михаил.

— А вы, донской казак, — вдруг узнал Елизарова Хапп, — помните нашу встречу?

— Отлично помню.

— Как можно забыть такое событие? Ваше заявление и ваш портрет были украшением немецких газет.

У молодого казака напряглись на лице скулы. Он вспомнил фотокарточку, на которой был снят с майором Роммелем. Кулаки невольно сжались. Но Михаил вдруг сообразил, как важно остаться сейчас хладнокровным, невозмутимым: от их миссии зависит судьба многих.

— Вас вся Германия считает своим другом, — продолжал Хапп. — Я не могу понять, почему вы не с нами? Впрочем, простите, вы, видимо, работаете на нас?

— Нет, вы что-то путаете, — сказал Михаил.

— Как же я путаю? Я превосходно помню, как тогда отправили вас в особый госпиталь. Вы разве забыли?

— Нет, не забыл, все помню. Разрешите спросить вас. Как могло случиться, что появилось на свет заявление, которого я не писал?

— Так в жизни не бывает, значит вы написали.

Генерал выпроводил из комнаты фотографа, подошел к Михаилу, спросил:

— Какую роль теперь будем играть?

Елизаров сдержал ярость.

— Я служу России, — с гордостью произнес он, — и ненавижу тех, кто мешает ей жить и трудиться.

— Нет, вам придется играть роль друга Германии, иначе очень скоро будут сочтены дни вашей жизни, — зло заметил Хапп. — Я сейчас расскажу подполковнику Орлову о вашем поведении у нас в плену, покажу газеты с вашим заявлением и портретом, где вы дружески обнимаете нашего майора.

— Подполковник уже знает об этой провокации.

— Осторожно выражайтесь, — грозно предупредил Хапп, доставая пистолет.

— Я удивляюсь, генерал, как вы, пробыв столько в России, не научились понимать душу русского человека — угрозой нас не возьмешь. Поэтому не тратьте время, генерал, ничего не выйдет. С кем бы я ни встретился: с вами, с вашим богом — я останусь русским человеком.

Хапп переложил пистолет из руки в руку и, угрожая, произнес:

— В другом месте поговорим, выходите.

— Господин генерал, прошу вас: оставьте этот тон. Вы же видите, что никто вас не боится.

Орлов в это время стоял в коридоре, обдумывал свои действия. Что предпринять? — Зайти в комнату — генерал снова начнет играть в кошки-мышки, болтать вокруг да около. Орлов решил пойти к командующему. Дежурный по штабу остановил его у двери в кабинет. Орлов, как требовал порядок, произнес слова громко, чтоб услышал командующий: «Генералу от инфантерии». Фон Герман выглянул в дверь и кивком головы пригласил подполковника к себе. Лицо командующего было возбужденным. Он нервно постукивал карандашом по столу и жадно курил. В его задумчивых глазах таилась тревога, но от русского офицера немец старался скрыть свое волнение. Он выпустил густое облако дыма и протянул Орлову пакет, опечатанный сургучом, вышел из-за стола, прошелся взад-вперед по комнате и внятно сказал: