Петр Елисеев - Привал на Эльбе

— О мире главнокомандующий мог бы начать переговоры, но ультиматум приказал отклонить. Передайте вашему командованию — об этом я написал в ответе, — что у Германии достаточно сил, чтобы разгромить советские войска. Можете отправляться. Пропуск вам выдадут.

Орлов неторопливо положил пакет в полевую, сумку, козырнул, повернувшись на каблуках, быстро, строевым шагом направился к двери. В кабинет ворвался генерал Хапп. Он разгадал хитрость Орлова, который понял, что с командующим договориться будет легче. От Хаппа, кроме подлости, ничего ждать не приходилось.

— Стойте! — истерично закричал генерал.

Орлов остановился у порога. Между командующим и генералом Хаппом завязался спор.

— Вас фюрер обязал согласовывать действия со мной — с политическим советником.

— Что нахожу нужным, я согласовываю, — резко ответил фон Герман: он не терпел опеки и теперь с удовольствием сцепился с Хаппом.

— Почему без меня отправляете русских парламентеров?

— Я выполняю приказ главнокомандующего, — объяснил фон Герман, положив перед советником шифровку.

Генерал-лейтенант Хапп словно обжегся, когда прочитал на бумаге фамилию Гитлера. Слова фюрера были высшим законом для него. В шифровке говорилось: «Ультиматум отклонить, ответить русским, что они скоро почувствуют силу нашего удара».

— Ответить русским, — повторил Хапп, — значит отпустить парламентеров. А я хотел осуществить одну комбинацию, — осекшимся голосом закончил генерал свой разговор с командующим.

Орлов поспешил в комнату, где оставил Михаила. Но казака там не было. Он не знал, что делать. Кого спросить? Вышел в коридор, столкнулся с генералом Хаппом.

— Вы отправляйтесь. Ваш спутник отказался возвратиться, — сказал Хапп.

— Разрешите с ним попрощаться? — спросил Орлов, приложив руку к козырьку.

— Не удастся, он уже на аэродроме, полетит в Берлин.

Орлов не сказал ни слова советнику и быстрым шагом вернулся к командующему. Генерал поспешил за русским, злобно ругаясь и отплевываясь.

Фон Герман косился то на парламентера, то на Хаппа. Особой жалости к русскому он не испытывал, но ему надоели мелочные интриги советника, который уже не в первый раз пытался ослушаться его приказаний. Командующий сурово сдвинул брови, стукнул кулаком по столу.

— Я сказал, — резко заявил он, — отпустите парламентеров!

…До линии фронта немцы везли русских в закрытой машине, в каких возят арестованных. На хуторе, где находилась передовая часть генерала фон Германа, парламентеров с завязанными глазами пересадили в давно поджидавший их, русских, автомобиль.

Начался обратный путь. Проклиная генерала Хаппа, Михаил благодарил Орлова за дружбу и выручку.

— Пристал ко мне, стал шантажировать, пугать газетой, моим проклятым пленом.

— Видать, матерый разведчик этот генерал. Ой! — вдруг вскрикнул Орлов, схватившись за грудь. Откуда-то с обочины дороги грянули выстрелы.

Генерал Хапп сделал свое дело. Когда фон Герман приказал отпустить парламентеров, Хапп отправил двух немцев на мотоцикле в засаду. Те обстреляли русскую машину.

Михаил стал расстегивать китель подполковника. Орлов уронил голову на колени Михаила, еле слышно проговорил:

— Не оставляйте в чужой земле. Отправьте на Родину…

— Товарищ подполковник…

Михаил осторожно приподнял голову своего командира, но бледное лицо Орлова с тонкой струйкой крови у рта уже остыло…

Машина прибыла на место. К ней подбежали офицеры, бережно вынесли обмякшее тело подполковника, положили на носилки и принесли в штаб.

Орлов лежал как живой. С его полуоткрытых губ, искривленных в улыбке, еще не сошел розоватый оттенок.

— Отклонили ультиматум — черт с ними, — вскрыв привезенный пакет, сказал генерал Якутин, — но зачем злодеяния творить?

— Хотят мира, — заметил Михаил.

— Что же остается им делать? Прижали к Эльбе — вот и заметались.

Якутин подошел ближе к покойнику.

— Какого гвардейца убили! Человек со славой воевал у Доватора, отличился на Сталинградском фронте, рубил врага на Кавказе. Двадцати восьми лет стал подполковником. И вот тебе — пуля в спину. Героя, кавалера девяти орденов убили…

— Товарищ генерал, — обратился Михаил к Якутину. — Умирая, подполковник просил: «Не оставляйте в чужой земле». Нельзя отправить его тело на Родину?

— Я думаю, можно. Теперь не сорок первый год.

Саперы сделали гроб. Друзья по оружию положили донца-гвардейца в новый тесный дом, на плечах принесли к машине. До аэродрома его провожали Михаил, Кондрат Карпович и другие однополчане. Взмыл самолет, понес подполковника Орлова к родной земле.

На аэродроме Елизаровы встретили Пермякова. Он вернулся с курсов. Горе перемежалось с радостью встречи.

— Какие науки изучали, товарищ майор? — спросил Михаил.

— О помощи новой Германии…

— Германцу вот чем надо помогать, — взялся Кондрат Карпович за эфес шашки, — что ждать от таких — под белым флагом убивают людей.

— Это бандиты. Им особый счет будет.

Город Гендендорф раскинулся на берегу Эльбы. Дома не отличались ни архитектурной затейливостью, ни разнообразием, были похожи один на другой. Строители отдали дань прочности, не жалели железа и бетона. Стены пушкой не прошибешь, ставни пулей не пробьешь, Гендендорф был левым флангом линии генерала фон Германа.

Конно-механизированному корпусу приказано захватить Гендендорф. Два дня до штурма главные силы русских создавали видимость наступления на центральном направлении. Летчики-разведчики доносили, что со стороны Берлина на Гендендорф идут эшелоны с разным имуществом и людьми.

Корпус двинулся ночью. Танки и самоходные пушки в некоторых местах проскочили линию обороны. Кавалерия ринулась в прорыв. Майор Пермяков, заменивший павшего Орлова, командовал полком, перед которым была поставлена задача занять вокзал. Эскадрон Елизарова пробивался к мосту.

Немцы-железнодорожники не ожидали русских. Они по путям ходили с лампочками, переводили стрелки, принимали поезда. Когда на станцию ворвались русские танки и конница, немцы разбежались. Пермяков с казаками вошли в вокзал, заняли диспетчерскую. Там оставался только один старичок. Вид у него был жалкий. Бледное худое лицо, изборождённое морщинами от глаз до шеи, подергивалось. Под острым подбородком выступал большой кадык. На верхней трясущейся губе ерошились жиденькие белые усы.

— Что происходит на линии дороги, отец? — спросил Пермяков по-немецки.

— Идут сюда поезда, — прохрипел старик.

— Принимайте, только о нас не говорите.

— А кто будет принимать на путях? Крушение произойдет, — уныло проговорил старый железнодорожник.

— Сейчас кого-нибудь найдем, — послал Пермяков бойцов искать путейцев.