К. Цетник - Дом кукол

— Не дай тебе бог пойти к торговцу золотом! — сказал он. — Когда ты будешь там, немцы обязательно нагрянут с обыском. Будут искать золото, а найдут тебя. Я, может, найду другой путь связаться с городом. Кое-что мне обещано.

Одна за другой всплывали в ее уме картины и события как отдельные звенья разорванной цепи: Залка, буханка хлеба, наполненная бриллиантами и золотыми монетами; русский «поросенок», Шульце; вступление немцев в Яблово; лицо удаляющегося отца на железнодорожной станции.

— Хозяин Гелер сказал, что война долго не продлится. Ты хочешь повидать Мони?

Она расстегнула плащ и вынула медальон, висевший у нее на шее. Наивное, чистое лицо, лицо их маленького брата, глянуло на них из рук Даниэлы бархатными глазами.

— Мони теперь исполнилось семь лет, — сказала она.

Гарри взял медальон и повернул его другой стороной. Он увидел фотографию отца и матери.

— У нас самые красивые в мире отец и мать, — сказала Даниэла.

У стены, около веранды харчевни, прямо на земле сидела женщина. Трудно было установить, вышла ли она уже из обморочного состояния или еще смотрит на своих троих детей бессмысленным взором.

Спутанные мокрые волосы, закрывшие лицо женщины, не давали Гарри покоя. Где и когда он видел эту женщину? В таком же положении, сквозь непрерывную завесу дождя и снега? Когда и где это было?

Даниэла продолжала рассматривать фотографии в медальоне. На площади еще стоит детская коляска со стариком в том же окаменевшем положении. Горшок, зажатый между его колен, принял какие-то античные очертания.

Внезапно, как молния, блеснуло воспоминание. Женщина с упавшими на лицо волосами — это ведь после большой акции в гетто. Он прибежал узнать, все ли благополучно с Даниэлой. У вагонов еще орудовали немцы, загоняя в них схваченных евреев, а в гетто из щелей и укрытий уже стали вылезать спрятавшиеся, чтобы узнать, кто из близких остался, кто схвачен и увезен. Они бежали, гонимые ужасом, хотя знали, что еще идет погрузка эшелонов, и немцы могут вернуться в гетто и схватить любого, кто им попадется. Укрытие, из которого вылезла женщина, было сделано наспех, сверху замаскировано ветками, тряпьем, разным хламом. Такое впечатление — словно человек вылезает из могилы. Женщина с растрепанными волосами глядела вниз на рельсы и шептала:

— Слава богу, что их уже увозят! Слава богу!..

Она не переставала хлопать руками и воздавать господу хвалу. А в яме лежали ее дети, как червячки в земле.

У окошка прекратили выдачу супа. Густая, как тесто, масса людей, наполнявшая минуту назад все пространство, стала расползаться. Люди расходились. Маленькие твари. Пустые горшки. Растаявшие человечки среди серости и сырости.

Только детская коляска и сидящий в ней старик, как редкое изваяние, выставленное в пустом зале музея.

Гарри встал и подошел к двери коридора.

— Приближается комендантский час, — сказал он. — Саня будет беспокоиться.

Даниэла подошла к нему. Она все-таки решилась сказать:

— Гарри, обещай мне, что больше не будешь приходить ко мне до тех пор, пока у тебя не будет пропуска. Ты ведь рискуешь жизнью. Не понимаю, как Саня разрешает тебе это.

Он ответил:

— Возможно, меня заставят работать на фабрике по ночам. Работающие в ночной смене очень редко получают выходный день по воскресеньям.

Он больше не придет! Ее охватил жуткий страх! Всеми силами она старалась не обнаружить происходящее в ее душе. Она ведь минуту тому назад сама просила, чтобы он больше не приходил.

— Страшно работать по ночам, — прошептала Даниэла.

Гарри в тысячный раз спрашивал себя: почему руководитель работами — Подек придирается к нему; он ведь всегда выполняет норму. Из всех заготовщиков, работающих на машинах, он выбрал именно его, чтобы перевести в ночную смену! Чем он провинился, в чем грех его? Ему казалось, что никто не обращает на него внимания, что Подек вообще не смотрит на него, и тем более, не чувствует к нему злобы. Почему же вдруг такая перемена?

— Это не так страшно, как тебе кажется, Даниш! Мне только жаль, что я не смогу часто видеть тебя. Не тревожься. Я надеюсь, что Сане удастся перевести тебя к нам. Ну, мне пора бежать.

Он обнял ее и поцеловал.

Даниэла быстро сняла плащ и стянула с себя свитер.

— Возьми, Гарри, — сказала она.

— Боже упаси! Что это тебе взбрело в голову?

— Немедленно одень свитер! У меня дождевик, а тебе предстоит длинная дорога.

Она силой стянула с него пальто и всунула его голову в свитер. Господи, как он исхудал, одни кости да кожа. Она сжала губы, чтобы снова не разреветься.

Гарри ушел. Она стояла на краю площади и смотрела ему вслед, пока он не исчез. Перед тем как гора скрыла его, он задержался в последний раз, повернулся к ней и снял шапку.

Эта картина навсегда врезалась ей в память.

«…Будет ли мне позволено пригласить девушку для короткой предобеденной прогулки?…»

Зима отступила, но никто не обратил на это внимания. Солнце ведь не высушивает слезы, как об этом образно пишут поэты. Дети на улицах гетто не играли. Были маленькие евреи и большие евреи. Все выглядели одинаково. Дети были обязаны носить специальный знак на рукаве и желтую заплату на груди, так же, как и старики.

Двойра, жена Хаим-Юдла, вышила маленькие желтые заплаты, и одну из них нашила на грудь Бэлочке «Как симпатично… — не переставал хвалить ее Хаим-Юдл И в самом деле, в этой маленькой нашивке есть своя прелесть. Как первые ботиночки ребенка!»

Наступило еще одно лето — этого не замечали и не чувствовали рабочие сапожной мастерской. Но зато чувствовали и знали все, что у буфетчика появился новый компаньон. Буфет на чердаке расширялся с каждым днем, и постепенно вырастал в тайное акционерное общество.

Когда-то этот полутемный чердак служил раздевалкой, и человек, служивший там, выдавал рабочим жетон на принятую от них одежду, попутно продавая какую-то подслащенную газированную водичку. Что еще купишь в гетто? Даже этот подслащенный сахарином напиток считался роскошью и был доступен только «богатым». Сейчас в этом буфете можно купить все, что угодно: жареных гусей, пирожки с сыром, даже пиво и — главное — цианистый калий.

В углу чердака стоит человеке таинственным видом; руки у него в карманах. Входящий протягивает дрожащую руку и как бы спрашивает глазами: «Тут в самом деле достаточная порция?»

Пара других глаз отвечает: «Все в порядке».

«Ты не обманываешь меня?» Человек слегка хлопает клиента по плечу, и его долгий взгляд означает: «Ты можешь быть вполне уверенным».

После этой мрачной церемонии сапожник может начать есть пирожки с сыром.

Откуда здесь берутся такие пироги?

Из глубин полутемного буфета словно кошмарное видение подымается над полом голова буфетчика. Один из компаньонов беспрестанно шепчет: