Василе Преда - Поздняя осень (романы)

Тем временем они дошли до дома Ванды. Поднялись на третий этаж и вошли в квартиру. На стенах большие полотна маслом, пейзажи, взрывающиеся сырой желтизной. Портрет Ванды («Работа одного приятеля, бывшего поклонника», — сказала она), естественно, тоже в желтых тонах. Не только навязчивость цвета, но и манера письма, пренебрежение к рисунку не оставляли сомнений в принадлежности портрета кисти того же художника. Библиотека занимала целиком одну из стен, книги были прекрасно подобраны, было даже несколько антикварных. Тяжелые портьеры, тоже желтые, отделяли этот уютный уголок от внешнего мира.

Ванда взяла дубленку Кристианы и повесила в шкаф в прихожей.

— Сейчас сварю кофе, — предупредила она, вытирая махровым полотенцем два хрустальных бокала. На столе появилось вино «Флорио». Наполнив бокалы, Ванда глубоко вздохнула: — За нашу встречу!

— За твое счастье! — расчувствовалась Кристиана. — Ах, какое вкусное! — воскликнула она восхищенно, пригубив темно-красное душистое вино. — Ну и напитки ты держишь! — похвалила она хозяйку. — И квартира у тебя отличная! Все так элегантно… — Она поставила почти нетронутый бокал. — Я тебе просто завидую, правда! Я никогда не видела такой оригинальной и изысканной квартиры!.. До сих пор я считала, что однокомнатную квартиру не так-то легко сделать уютной. А у тебя все с таким вкусом, с такой изобретательностью, и все это на такой маленькой площади! Даже не верится!

— Нравится? — притворно удивилась Ванда. Она не раз уже слышала восторженные отзывы о своей квартире, но каждый комплимент доставлял ей удовольствие.

Видя это, Кристиана охотно подтвердила:

— Очень! Очень нравится!

Ванда побежала в кухню, оставив дверь открытой, и вскоре вернулась, неся на серебряном подносе сахарницу и два грейпфрута, каждый на тарелочке и при каждом — ложечка и ножичек. Кристиана тем временем подошла к полкам с книгами и с интересом читала названия — беллетристика, философия, альбомы с репродукциями… Ванда снова вышла и тут же возвратилась с тарелкой домашнего печенья в одной руке и подносом с двумя дымящимися чашечками кофе в другой.

— Извини, это все, что нашлось в доме. Располагайся поудобнее.

Кристиана оторвалась от книг, взяла стул и уселась.

— Не беспокойся, мне удобно. Я что-то не пойму, каким образом ты оказалась в этом городе, так далеко от Слобозии?

— Очень просто! В уезде Слобозии требовалось несколько преподавателей румынского языка. Я попала в забытую богом и людьми деревню, проторчала там три года… А потом удалось устроиться сюда, в городской Дом культуры. Так что со школой покончено! Уф! До сих пор не верится!

— Почему же ты не попыталась устроиться поближе к родителям? Ты ведь у них одна.

— А зачем мне жить с ними? Нет уж, извини! — ужаснулась Ванда. — Наоборот, если честно, то я специально постаралась поселиться подальше от них. Во-первых, потому что мама — совершенно невозможный человек! — начала оправдываться она. — Мы никогда с ней не ладили. А отец у нее под каблуком, она всю жизнь терзала его своими капризами! Мне жаль ее, конечно, она тяжело больна — у нее метастазы, — добавила она спокойно, так, как сообщают об обыденных, ничего не значащих фактах. — Ей слишком поздно удалили опухоль. Что тут поделаешь? Все равно ничем ей помочь уже нельзя, а наше взаимное непонимание только усугубилось бы, если бы я была рядом. Она всегда была злой, сколько я себя помню, а когда заболела, стала прямо-таки невыносимой! — Ванде наскучили эти объяснения, последнюю фразу она произнесла почти зевая.

— Когда же ты их видела в последний раз?

— Да лет пять тому назад, — сообщила Ванда с улыбкой. Она взяла чашечку и с явным удовольствием попробовала кофе.

— Как? Пять лет?! — испугалась Кристиана. — А если за это время твоя мать… — Она запнулась, не смея высказать свою мысль до конца.

— Не беспокойся, случись что-нибудь, отец бы меня известил, — уверила ее Ванда. — Ты просто не представляешь, это невозможная женщина. Из-за нее у меня было столько неприятностей! Короче говоря, мама — простая женщина, из низов! А у меня высшее образование! Что у меня может быть общего с обыкновенной портнихой? Ты знаешь, что она всю жизнь была портнихой? Так на этом уровне и осталась…

— Но какое значение для тебя имеет ее профессия?! — остановила Ванду пораженная Кристиана. — Кем бы она ни была, она твоя мать!

— Естественно, — согласилась Ванда, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор.

— Мне жаль, — с печалью в голосе произнесла Кристиана, — что ты так одинока. Но, возможно, тут есть и твоя вина: ты могла бы быть с ними уступчивее, иногда даже поступиться собой, ведь старикам нужна любовь, так же как детям.

— С ними я была бы все равно одинока. О чем бы я разговаривала с ними? Можешь себе представить? — отмахнулась Ванда от этой идеи.

— Ну, наверное, не о библиографии, — едко заметила Кристиана, — а о своих жизненных делах, потому что совет, да еще искренний, бескорыстный, только родителя и могут дать! Не понимаю, — попыталась она деликатно выразить свое недоумение, — почему твой диплом становится барьером между вами! Учеба должна была бы вызвать у тебя чувство благодарности! Подумай, ведь и ты могла бы стать деревенской портнихой, если бы она не пожелала для тебя другого…

— Ты права, я знаю, с твоей стороны вполне естественно рассуждать так, — сказала Ванда примирительно, — ты смотришь на это со стороны. Но, поверь мне, я так поступила, потому что не было другого выхода… Давай лучше поговорим о тебе, — предложила Ванда с улыбкой, как показалось Кристиане, не совсем сердечной. — Расскажи о себе. Ты работаешь?

Не дожидаясь ответа, Ванда встала со стула и нажала клавишу магнитофона. Грустная мелодия заполнила комнату. Зазвучал мягкий голос Наны Мускури…

— Как раз собираюсь начать… Тут, в городе, в коллегии адвокатов. Сегодня утром оформляла документы.

— Значит, теперь мы будем встречаться чаще, — обрадовалась Ванна. — Музыка тебе не мешает? Я все время слушаю, люблю, когда негромко, как сейчас… Музыка — мой верный друг. Лишь она не уходит, не покидает меня. — Она усмехнулась и погрузилась в свои мысли.

Кристиана допивала кофе. При последних словах Ванды она вздрогнула.

— А все-таки, — робко начала она, отводя взгляд, — почему ты одинока? Прости, — тут же извинилась она, — я знаю, что об этом не принято спрашивать, что любой человек, будь то мужчина или женщина, не остается один по собственному желанию! Если не хочешь, можешь не отвечать. Это не праздное любопытство. Если бы я могла тебе чем-нибудь помочь…

— Так, как когда-то я тебе помогала, помнишь? — Ванде были приятны эти воспоминания молодости.