Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)

— За что?

— Понятно, что он не стал докладывать, — не в его интересах, чтобы все знали, что он совершил.

— А что он все-таки сделал?

— Смеялся мне в лицо, товарищ лейтенант. Просто смеялся мне в лицо.

— Можете сформулировать мысль поточнее?

— Я заставил его навести порядок здесь, в каптерке. Сделал он, конечно, не бог знает что, затем начал скалить зубы. Поначалу я подумал, что у него «не все дома», но потом понял, что он просто-напросто хулиган, смеялся надо мной. Надо посадить его под арест.

— Давайте по порядку, товарищ старшина. Во-первых, кто вам дал разрешение использовать солдат, не поставив меня в известность?

— Ну что вы делаете из этого происшествие? Во-первых, вас там не было и я не знал, где вас найти. Во-вторых, даже если бы вы там и были, все равно бы дали мне кого-нибудь.

— Где я был тогда, могу доложить, но только своему начальству. И вы ошибаетесь: будь я на месте, не дал бы вам ни одного человека. Вчера у меня с ними были очень трудные занятия.

— От этого еще никто не умирал!

— Ваше мнение на этот счет меня не интересует. Я пришел сказать: с этой минуты я вам больше не разрешаю вмешиваться каким бы то ни было образом в дела моего взвода, по любому вопросу обращайтесь только ко мне. Причем соответствующим образом, по уставу, по стойке «смирно».

— Чего только я для тебя не делал! — сказал мне отец с упреком в один прекрасный день, после того как я провалился на вступительных экзаменах в институт.

— Только луну с неба мы тебе не достали, — поддакнула мама, на этот раз она была на его стороне.

— Только луну с неба, — эхом повторил старик.

— Сожалею, что не попросил об этом раньше. Я мог бы пораньше прийти к убеждению, что не совсем все ты можешь в этом мире. И не жил бы столько времени в заблуждении…

Мой отец… Чего он только не мог? Захотел я аквариум с разноцветными рыбками и получил вместо одного два. Захотел клетку с канарейками и получил пять клеток с певчими птицами. Загорелся я заполучить косулю, как в зоосаде, и через несколько дней косуля была у нас дома. Строение в глубине двора, которое в былые времена служило конюшней для беговых лошадей, словно по мановению волшебной палочки было превращено в спортивный зал, оснащенный различными гимнастическими снарядами, сряди которых был даже батут. В старый плавательный бассейн была подведена горячая вода. В холодное время устанавливались специальные рамы с тепличными стеклами, и бассейн превращался в крытый. Был у меня и настоящий конь, но мы с ним быстро расстались, так как у него появились трещины на коже, а вокруг него стало житься много мух. К тому же во дворе оставались следы помета.

Я не задумывался, откуда все это берется, но со временем обратил внимание, что для меня отец делал то, чего аккорда не сделал бы ни для кого другого. То есть пользовался теми рычагами власти, о которых раньше не позволяя себе даже думать. Появилось что-то вроде наслаждения риском, сознательным риском. Я был поздним ребенком, а потому особо любимым. Мои родители шли на риск, когда решили иметь ребенка. Никто не гарантировал, что все будет хорошо. Моей маме было 43 года, и уже долгое время она была неизлечимо больна. Будь что будет — частичка жизни, может, останется и после нее, иначе для чего она жила на этой земле?! Так получилось, что я родился полновесным и нормальным ребенком. Но после того как меня привезли домой, было сразу же решено, что я не по годам развитый ребенок. Врач, шофер, воспитательница в детском саду, секретарша, машинистка — все старались убедить отца в том, в чем он, казалось, был и сам уверен: что он и его гениальный ребенок похожи как две капли воды. И в этом не могло быть никакого сомнения — у нас общие черты, глаза одного цвета, и, в конце концов, у меня родинка справа над верхней губой была точно такой же, как у отца.

— Только луну со звездами с неба не достали!

— Был глуп, что не попросил их у тебя.

— Скольким я жертвовал ради тебя. А ты?

— А что я?

— Чем ты мне платишь за это?

Каким большим человеком был мой отец в свое время! Я думал, что его власть заключена в самой его личности, что с ней он родился и она принадлежит ему полностью. И следовательно, мы были особыми людьми. А раз мы, то и я тоже. На такие мысли меня натолкнула льстивая услужливость окружающих. Если в детском садике мой взгляд падал на какую-нибудь игрушку, воспитательница спешила отнять ее у другого ребенка, чтобы преподнести мне. А обиженного малыша успокаивала чем-нибудь еще. Если мне не нравилась пирамида из кубиков, я немедленно сваливал ее на пол. Если я, капризничая, требовал играть в мою любимую игру, мы играли именно в нее. Воспитательница отходила от установленного порядка в угоду моей прихоти.

В школе обстоятельства несколько изменились, но не намного. Учеба мне давалась довольно легко, и к тому же я был самолюбив, так что нельзя было сказать, что оценки: мне завышаются. Что касается дисциплины, то это вопрос спорный, однако я не был самым трудным учеником в классе. Я становился старше и понимал, что располагаю определенной силой, но держал ее для особых случаев. Не доставляли мне удовольствия и такие школьные шалости, как прижать кого-нибудь в углу, прыгать по партам на уроках, раздавать щелбаны, кудахтать, как курица, или мяукать, как мартовский кот. Хотя обычно мальчишки не упускали ни одного случая, чтобы продемонстрировать свое мастерство…

— Я все поставил на карту ради тебя! Отдал бы ради тебя последнюю свою рубаху! И даже престиж и авторитет. И мои принципы, за которые боролся, за которые подвергал свою жизнь опасности.

Мой родной отец… В детстве я действительно ничего о нем не знал. У него, конечно, были дела поважнее, чем рассказывать свою биографию ребенку. Другими словами, мы с отцом очень мало разговаривали. Главной формой нашего общения было молчание, своего рода передача мыслей от одного к другому, без посторонних свидетелей. Временами я подолгу оставался в его кабинете. И с каждым разом во мне росло чувство гордости за отца. Люди обращались к нему запросто, как обращались друг к другу. Слушали его с какой-то покорностью, оправдывались перед ним. Никогда не возражали, не повышали голоса, если даже отец и покрикивал на них. К отцу приходили просить жилье, повышение в должности, перемещение по службе и многое другое. В его власти было сказать «да» — и человек получал жилье, или повышение, или перемещение — или сказать «нет» — и человек не получал ничего. Достаточно было отцовского «да» или «нет», чтобы сделать человека счастливым или несчастным. Но отец был справедлив и во всем старался разобраться.