Георгий Зангезуров - У стен Москвы

Это строгое наказание Петров сперва принял как должное. Приехав в полк, он с головой ушел в работу. Все силы и знания отдавал делу. Но чем дальше, тем труднее было сознавать, что ему чуть ли не сначала приходится начинать свой путь, что его сверстники и однокурсники по академии уже дивизиями командуют, а он… Успокоение майор Петров находил только в самые горячие часы боя, когда было не до обид, не до честолюбия. Тогда все — от командира до солдата — казались ему хорошими, заботливыми людьми. А когда затихал бой и он оставался один со своими мыслями, все представлялось ему в мрачном свете. Он снова делался молчаливым, хмурым и думал только о том, как несправедливо обошлись с ним, как сильно обидели его. И ведь он понимал, что в такое время глупо думать о личных обидах, но ничего не мог поделать с собой.

— Его надо немедленно эвакуировать в госпиталь, — сказала Нина, когда Потапенко была оказана первая помощь.

Услышав эти слова, Петров подумал: «Если не умрет, то по крайней мере надолго выйдет из строя. Кто будет командовать полком? Кого назначат вместо него?»

— Перестаньте, Светлова! У человека перебит позвоночник, а вы… — тихо буркнул доктор и, вынув из кармана папиросы, пошел к двери.

У выхода его остановил комиссар.

— Почему вы против эвакуации? — с тревогой спросил он.

Военврач взял Воронова за руку, и они вместе вышли из блиндажа. Закурив и несколько раз подряд жадно затянувшись пахучим дымом, военврач наконец ответил:

— Ему осталось жить один, от силы два часа.

— Вы с ума сошли, Карпов! Вы!.. Я сейчас же вызову санитарный самолет! — рассердился Воронов.

— Иван Антонович, дорогой! Вы же знаете меня. То же самое вам скажет любой врач.

Но тут из блиндажа выбежала Нина и позвала комиссара:

— Командир пришел в сознание. Хочет видеть вас.

Все вернулись в блиндаж. Потапенко лежал на правом боку и почти не дышал. Лицо его было белое как полотно.

Воронов сел рядом с ним и с тревогой стал смотреть в болезненное лицо командира.

Вдруг до его слуха, как из подземелья, донеслись слова:

— Это ты, Ваня?

— Я, Петрович. Я, Семен.

— Прощай, друже… Жаль. Не довелось…

Комиссар молчал. Не хотел говорить лишних слов. Не хотел лгать, успокаивать командира, видя, что тот действительно доживает последние минуты.

— Ваня… Слышишь, Ваня? — снова заговорил командир. — Скажи моим хлопцам, щоб воны не журились… Щоб дрались як те черти… Скажешь?

— Скажу, Семен. Скажу.

— И еще скажи… нельзя нам отдавать Москву ворогу… Никак нельзя…

Силы оставляли командира, и он говорил все тише и тише. И все же ему хотелось сказать еще многое. В последние минуты жизни он хотел напомнить своим товарищам о самом главном, сделать то, что считал недоделанным.

— А зараз… покличь до мэнэ того «чубатого дьявола». Пускай он оставит за себя… Соколова.

Воронов на листке блокнота быстро написал одно слово: «Кожина» — и передал его адъютанту командира, сиротливо стоявшему у двери. Тот вышел.

Как только командир приказал позвать комбата, майору Петрову стало ясно, что не он, а этот мальчишка будет назначен командиром. «И опять в который уже раз судьба обходит меня», — думал майор. Он вытащил из кармана папиросы и, со злостью рванув на себя дверь, вышел из блиндажа.

Воронов недовольно посмотрел ему вслед.

— Ты поговори с ним, Ваня… — указал Потапенко глазами на дверь. — Он хороший. Но… муторно щось у него на душе… А разве можно командовать людьми, когда на сердце такое? Как ты, Ваня?..

— Правильно, Петрович. Правильно. Я согласен.

— Это добре… А чубатому помоги, Антоныч… Он хорошим командиром полка будет. Це я дюже добре знаю…

В блиндаж вбежал бледный, запыхавшийся Кожин.

Докладывая о своем прибытии, он вдруг осекся на полуслове и замолчал. Понял, в каком тяжелом состоянии находится командир.

— Что, чертов сын, волнуешься? — глядя на Кожина, спросил Семен Петрович.

— Батя… как же это вы?..

— Ну как ты там?.. Чи есть еще порох в пороховнице?.. Чи не гнутся казаки?

— Есть, батько. Есть порох в пороховнице, — дрожащими губами ответил Александр. — Не гнутся… держатся казаки…

— То добре… — ответил Потапенко и после продолжительного молчания, переведя затуманенный взгляд на комиссара, сказал: — Ты скажи ему, Ваня… все скажи, что мы тут порешили с тобой… Думаю, и комдив, и командующий… согласятся. Ты…

Воронов передал Кожину последнее желание командира.

Через десять минут Потапенко умер. Карпов был прав. Командир не прожил и одного часа.

Утром следующего дня его похоронили на опушке рощи. А к вечеру пришел приказ о назначении капитана Кожина на должность командира полка.

Воронов решил с приказом прежде всего ознакомить ближайших помощников Кожина, а потом уж довести его до всего личного состава. Собрав в землянку работников штаба и политчасти полка, Иван Антонович зачитал перед ними этот приказ.

Все присутствующие назначение Кожина приняли как должное. Только майор Петров был недоволен. Стоял позади всех и нервно курил папиросу за папиросой.

Когда комиссар кончил читать, Петров едко бросил:

— Ну что же, командуйте, товарищ капитан. Приказывайте.

Кожин долгим, внимательным взглядом посмотрел в глаза Петрову. Александр уже готов был вспылить, высказать ему все, что он думает о нем ;Но, встретившись с умным, испытующим взглядом комиссара, сдержался и подчеркнуто спокойно ответил:

— Командовать мы будем вместе, Сергей Афанасьевич. «Молодец, Саша, так держать!» — подумал комиссар.

— «Сосна»!.. Сосна»!.. — Александр Кожин с забинтованной головой сидел на деревянном ящике из-под гранат и, наблюдая в смотровую щель за ходом боя, охрипшим, простуженным голосом вызывал кого-то по телефону.

— «Сосна»!.. «Сосна»! — все громче кричал в трубку командир. Но ответа не слышал. Думая, что это происходит из-за повязки, он резким движением сдвинул бинты вверх и снова настойчиво стал повторять: — «Сосна»!.. «Сосна»!..

Военфельдшер Светлова, приходившая перевязывать Кожина, укладывала в санитарную сумку медикаменты. В стороне над небольшим дощатым столиком склонился майор Петров. Сергей Афанасьевич по телефону выслушивал доклады командиров подразделений о ходе боя и делал необходимые пометки на карте. Теперь он, увлеченный работой, не хмурился, как прежде.

Заметив, что командир никак не может связаться с полковой батареей, Петров строго посмотрел на связиста Павлова, который в углу склонился над третьим телефонным аппаратом и монотонно повторял в трубку:

— «Дуб»! «Ду-уб»! «Ду-уб»!

— Скорее на линию! Видите, связь не действует!

Павлов, захватив сумку с инструментами, запасной аппарат и катушку с кабелем, выбежал из блиндажа.