Георгий Зангезуров - У стен Москвы

— Где сейчас группа Бандуры?

— Поползла к немецким траншеям.

— Та-ак… Соколов, вперед!

— Есть! — ответил тот.

Кожин подошел к нему, пожал руку.

— Смотри, Костя, ты идешь первым. От того, как ты будешь действовать, зависит успех всего полка.

— Все будет сделано как надо, товарищ майор.

— Действуй!

Соколов побежал к своему батальону. И вскоре его люди двинулись в путь…

По вражеской траншее взад и вперед ходит невысокий, очкастый часовой, с головы до ног укутанный всяким тряпьем. Это Адольф Бруннер, тот самый ефрейтор, который так хорошо умел варить кофе для Мизенбаха и Вебера. Конечно, в штабе армейской группы было совсем по-другому: тепло, сытно, а главное — не так опасно для жизни. Но, к несчастью, пришел этот проклятый приказ о чистке штабов. На передовую угодили не только такие, как он, но даже многие из тех, что обслуживали армейское начальство. Так волею судеб Бруннер оказался на самом переднем крае, в каких-нибудь ста метрах от русских солдат.

Несмотря на то что Бруннер накрутил на себя целый ворох одежды, ему было очень холодно. Адольфу казалось, что вокруг творится светопреставление, что никогда не будет конца этой войне, этой страшной метели. Но ничего не поделаешь. Солдат есть солдат, и он должен исполнять долг.

И Адольф Бруннер исполнял свой долг, хотя на сердце у него скребли кошки и он не мог ответить даже сам себе, ради чего, собственно, он тут, у этой проклятой реки, мерзнет, терпит лишения и каждую минуту рискует получить пулю русского солдата. Ради чего погибает столько немцев на полях России?

— Э-эй, Адольф! Что у тебя, ракеты кончились?

Бруннер поднял голову и посмотрел вперед, туда, где траншея делала изгиб. Оттуда навстречу ему шел высокий, худой человек, закутанный, как и он, в тряпье всех цветов и оттенков.

— А, Курт! Замерз, наверное?

— Очень. Удивляюсь, как я еще могу разговаривать. Почему ракеты не пускаешь?

— Та-ак, задумался… Пускай не пускай, все равно ничего не увидишь. Тут, наверное, и прожектор не поможет. Видишь, что делается?

— Еще бы не видеть! Ты хоть маленький, ходишь где-то там, внизу, а я весь на виду, как ветряная мельница в поле. Со всех сторон обдувает.

— Ты все шутишь, Курт!

— А нам с тобой больше ничего и не остается, Адольф. Скоро и плакать придется. Слыхал, что делается севернее Москвы?

— Нет.

— Говорят, там, да и под Тулой тоже, русские перешли в контрнаступление.

— Кто тебе сказал?

— Я вчера с командиром нашей роты был в Березовске, в штабе дивизии. Видел Нюренберга. Он там писарем работает.

— Знаю. Ну и что?

— Вот он мне и рассказал, как трудно приходится солдатам Гудериана… Там, говорит, идет страшная мясорубка. — Курт помолчал немного, а потом снова заговорил: — Нам все время твердили, что у русских уже иссякли силы, что у них нет больше людских резервов, что не сегодня, так завтра Москва будет взята, а с падением Москвы вся Советская Россия падет к ногам германской армии и кончатся наши муки, у нас будут теплые квартиры, хорошее питание, будет все, что захочет германский солдат! А что получается на деле?..

Бруннер не дослушал Курта. Ему почудилось, что сквозь завывание ветра он слышит чье-то тяжелое дыхание и шуршание снега. Так обычно шуршит снег, когда по нему ползет человек.

— Ты ничего не слышишь, Курт? — с тревогой спросил Бруннер.

— Нет. Да и что можно услышать в такую ночь?

— А мне показалось… — ответил Бруннер и, чтобы окончательно рассеять сомнения, решил осветить впереди лежащую местность ракетой. Подняв вверх ракетницу, он выстрелил. В завьюженное небо, по-змеиному шипя, взметнулась ракета.

Какое-то мгновение Бруннер ничего не видел. Только снежинки, как потревоженные серебристые мотыльки, беспорядочным роем носились над полем в бледно-голубом свете ракеты.

Но вот взор Бруннера упал туда, где должна была быть колючая проволока. Адольф даже вздрогнул от удивления. Там, в заграждениях, зияли большие просветы — отсутствовали целые секции. И в эти неведомо кем и когда сделанные проломы бурным потоком вливались какие-то люди в белых саванах. Их было много. Они шли со стороны реки, быстро поднимались на берег и один за другим, держа винтовки наперевес, бежали в сторону траншеи — к Бруннеру и его напарнику. Если бы эти люди в белом стреляли, было бы не так страшно. Но они не стреляли. Они бежали молча, бежали так уверенно, будто им было известно, что он, Адольф Бруннер, так поражен этой картиной, что даже забыл об автомате, который висит на его груди, о сигнале тревоги, который он обязан подать…

— Смотри… Смотри… — толкнул Бруннер локтем Курта, который как ни в чем не бывало наблюдал за полетом ракеты.

Тот, опустив голову, спросил:

— Что?

— Смотри. Видишь?..

Курт увидел и сейчас же схватился за автомат. Но было уже поздно. Сзади, с бруствера траншеи, на него обрушился Ваня Озеров и, словно огромный медведь, подмял его под себя. Тот было попробовал отбиться, но Иван крепко держал его в своих могучих руках.

— Ты еще сопротивляешься, гад?! — зло выдохнул Озеров и со страшной силой ударил гитлеровца в переносицу своим пудовым кулаком. Фашист, охнув, рухнул на дно траншеи.

А Бандура в это время расправлялся с Бруннером. Он схватил его за грудь, прижал к откосу траншеи и взмахнул над ним кинжалом.

Адольф в свете уже угасающей ракеты увидел тускло блеснувшее лезвие клинка и в отчаянии забормотал:

— Я есть ком-му-нист… Тельман!..

Рука Бандуры замерла в воздухе.

— Что-о? Ты — Тельман?!

— Я… Я… коммунист… гут. Ленин зеер гут…

Бандуре некогда было разбираться, кто в действительности этот немец.

— Возьми его на себя, Чобот, — обратился он к огромному, плечистому разведчику. — Да смотри, чтобы не сбежал.

— Есть взять на себя!

Подбежал Королев. Заметив его, Бандура спросил:

— Связь уничтожил?

— Все сделано, товарищ старшина.

До слуха командира взвода чуть слышно донеслась длинная автоматная очередь. Это стрелял Озеров, который вместе со своим отделением был включен в группу Бандуры. Сбив с ног долговязого немца и отобрав у него автомат, он метнулся к блиндажу, врезанному в откос хода сообщения. Ворвавшись в подземелье, при тусклом свете свечи он увидел спящих солдат. Закрывшись с головой шинелями и пятнистыми плащ-палатками, прижавшись друг к другу, они лежали на нарах. Прикрыв за собой дверь, Озеров свистнул. Немцы зашевелились, некоторые из них подняли головы и заспанными глазами посмотрели в сторону выхода. Заметив у порога человека в белом маскировочном халате, они метнулись к пирамиде с оружием. Но не успели. От двери полыхнула огнем длинная автоматная очередь.

Покончив с обитателями блиндажа, Озеров выскочил в ход сообщения. Тут уже было полно своих. По траншее, по брустверам окопов бежали люди в белых маскировочных халатах. Все они стремительно мчались в одну сторону — в тыл немцев.