Сергей Кольцов - Тихая разведка

— Удачи, оберштурмфюрер! — пожелал накоротке человек, представленный ему как фон Зоннер, и захлопнул за собой стальную дверь.

— Не понимаю, абсолютно ничего не понимаю, — пробормотал оберштурмфюрер Бухмайстер, смотря вслед уходящей машине. — По какой причине гауптман Зоненнбах, хозяин, будто пленник, находится между двумя незнакомцами. А может, так оно и есть? А где же в таком случае направленные в распоряжение командира роты вместе с отделенным роттенфюрером Верманом одиннадцать молодых дюжих ребят? Что с ними? Кузов бронетранспортера визуально пуст. Поверхностно, конечно. Подумав, он решил в дальнейшем быть предельно осторожным.

— Чем черт не шутит!.. Не хочу оказаться в шеренге невезучих и смешных. Не вечность же эти тридцать — сорок минут. Подожду…

— Миша, — как только отъехали от места встречи Зоненнбах со своим заместителем, предупредил Черемушкин старшего сержанта Касаткина: — через три километра по карте хитрый поворот. Не пропусти. Он едва заметен. От него идет лесная дорога к заброшенному песчаному карьеру, а дальше к Стрекалину, напрямик, вьется довольно широкая и удобная для движения тропа. Ясно? Слушай дальше. Карьер очень глубок. Над его дном рыхлыми карнизами нависает масса земли и песка, способная мгновенно похоронить под собой машину. Причем, без следа, словно омут могучей реки.

Касаткин с любопытством скосил глаза на командира, как бы спрашивая: «И откуда известны тебе такие тонкие подробности?»

— Об этом напоминает карта-двухверстка немецкого генерального штаба, изъятая у гауптмана Зоненнбаха, — ответил на незаданный вопрос Черемушкин.

— Смотри, смотри, командир! Нас встречает почетный эскорт, — притормаживая бронетранспортер, сипловато произнес Касаткин.

По кабине звонко простучали три удара — условный сигнал об опасности.

Навстречу вырвались из-за поворота семь тяжелых мотоциклов с колясками. Каждый экипаж, зная свой маневр, в мгновение ока нашел свою точку стояния, угрожающе поводя пулеметными стволами. С одного из них, с заднего сидения, соскочил с жезлом в руках широкоплечий, с красным, будто распаренным лицом, дюжий гауптштурмфюрер СС с внушительной на груди пластиной полумесяцем — знаком принадлежности к полевой жандармерии.

— Остановись и будь начеку. Ребята наверху, знаешь, проинструктированы. — Черемушкин вышел из кабины и направился к угрюмому, с грубо скроенным лицом жандарму. — В чем дело, герр гауптман? — подойдя вплотную к жандарму, спросил Черемушкин, вскидывая руку в нацистском приветствии.

— Хайль! — с ленцой отозвался жандарм. — Кто вы и ваши люди? Куда следуете? Папир…

— Гауптштурмфюрер СС Пауль Хозингер, к вашим услугам. Я и мои люди из сорок первой моторизованной бригады, следуем к месту расквартирования в местечко Кобылино. Прошу ознакомиться, с моими бумагами и освободить дорогу для движения. Дело у меня спешное и задержек не терпит.

Но тот, не слушая, отвел в сторону руку Черемушкина с документами.

— Командир бригады? — с каким-то скрытым значением резко спросил жандарм, пристально смотря в глаза чем-то не нравившегося ему гауптштурмфюрера СС Хозингера.

— Бригаденфюрер Гофман! — И круто заворачивая разговор, тихо, чтобы слышал только он один, произнес: — Не забывайтесь, вы имеете дело с сотрудниками гестапо… И находясь в особой зоне, оставляю за собой право на апелляцию группенфюреру СС Корну. Честь имею!

— Не спешите, капитан, — скривив в усмешке губы, остановил мнимого Хозингера жандарм. — Человек — не гора. Все возможно в наше тревожное время. Хайль Гитлер, гауптштурмфюрер Хозингер!

Джином, вырвавшимся из бутылки, небольшой отряд запыленных мотоциклистов растворился в мареве наступающего дня, а дробный рокот их машин все еще отзвуками эха катился по лесу, пока окончательно не заглох в гуще деревьев.

— Едва из-за этих обормотов не проскочили поворот. Дотягивай до подковообразной поляны и ныряй в лес, — словно бы он не раз уже бывал в этих местах, посоветовал командир.

Все сошлось: поляна густо поросла орешником; колея прежней дороги, дополнительно ко всему заросшая ярко-изумрудной травой, едва угадывалась; чуток дальше от магистрали, в глубине леса, она почти исчезала, присыпанная палой прошлогодней листвой, осыпями рыже-коричневой хвои, мелким сушняком. Пришлось, оставляя нетронутой поляну и маскируя следы колес, въезжать в лес значительно дальше и, избирательно петляя, добираться до карьера. Остановились у крутоватого и затяжного спуска в него. Над почти ровным дном слева и обращенной к въезду стороной, одна над другой, свешивались террасы верхних пластов земли и песка. Небольшое содрогание почвы могло вызвать обвал. Посоветовались, как поступить с телом Давида Юрского: копать могилу, либо без следа, что важно в их положении, спустить машину в карьер. Бронетранспортер своей левой стороной должен был неминуемо задеть рыхлую стенку, а радиатором врезаться в переднюю. Тогда, от удара, вызывая сотрясение, многотонная масса земли рухнет вниз. На том и порешили. После войны карьер обязательно станет работать. В нем — исключительные запасы крупнозернистого кварцевого песка, необходимого для чугуно-сталелитейного производства. А когда карьер очистят, обнаружат бронетранспортер, а в нем останки человека в истлевшей солдатской гимнастерке, с русским автоматом на груди. И каждый, кто соприкоснется с этой печальной находкой, с великой скорбью признает в нем сына, либо отца, ушедших в огненные годы в вечность…

Черемушкин, взяв патрон от крупнокалиберного пулемета, вытянул пулю, освободив гильзу от пороха, коротко написал на клочке бумаги, что касалось собрата по оружию, вложил в карман гимнастерки.

— Прощайтесь, ребята…

Тело завернули в плащпалатку, положили около стенки под металлическую скамью. Касаткин поставил рычаг скоростей в нейтральное положение. Толкнули машину. Превратившись в некий самодвижущийся снаряд, стальная махина, набирая скорость, покатилась вниз. Удар — и пологая гора почвы, смешанной с песком скрыла под собой бронетранспортер «ганомаг».

Распределили груз. Гауптштурмфюрер Зоненнбах, как и в свое время штандартенфюрер СС Ганс Ганке, должен был нести свою долю груза, на что он сейчас же, с тайной надеждой на бегство, согласился.

Шли молча, и каждый из разведчиков думал о короткой, но яркой, как вспышка света в кромешной мгле, жизни еврейского парня Давида Юрского, переплетенной мощными корнями с такими же, как и он, русскими, татарскими, многими другими нациями России. Им ничто не мешало жить в дружбе и идти на смерть ради этого чувства, ради лучшей доли и жизни на Земле. Кто знает, может быть, одна из ярких звездочек, скатившаяся перед рассветом по темному небосклону и оставившая искрящий след, была светлой точкой, мигом жизни Давида Юрского?!