Николай Жданов - В окрестностях тайны

— Идите к ограде, — сказал ему командир.

Он бросил Смолинцеву два подсумка с патронами и крикнул доктору:

— Пробирайтесь через огороды в лес как можно скорее. Забирайте всех, кто может идти! Мы будем прикрывать вас!

Смолинцев помахал Тоне рукой и быстро поковылял к ограде. Там уже лежал на животе в характерной солдатской позе, раскинув ноги и чуть приподняв одно плечо, боец-конвоир. Смолинцев пристроился с ним рядом.

Десятка два немцев в касках и с автоматами разрозненной цепью бежали по полю, но не к школе, а наискосок, к вокзалу.

Далеко впереди за дорогой, то скрываясь в пыли, то выскакивая из нее, мчались мотоциклисты.

Смолинцев не утерпел и выстрелил наугад, просто так, совсем не целясь.

— Не горячись, — сказал, подходя, командир, — отсюда их не достанешь.

Он был уже в сапогах, в гимнастерке, и на ходу застегивал ворот, на котором Смолинцев заметил продолговатую капитанскую шпалу.

Капитан тоже лег на траву, и они стали следить за немцами из-за забора, еще не стреляя, так как расстояние было неблизким.

Так прошло минут десять, может быть, двадцать.

И вдруг с другой стороны школы, от дороги, раздалась автоматная очередь. На деревянной панельке за крыльцом послышался грузный топот.

Долговязый немец с автоматом, показавшимся Смолинцеву отростком тела, вбежал на двор, беспорядочно стреляя. Увидев их у забора, он внезапно остановился и снова вскинул автомат.

Но как раз в это мгновение из окна школы гулко грохнул выстрел. Немец покачнулся и, потеряв равновесие, упал на спину.

— За мной! По одному! — крикнул капитан и, размахивая винтовкой, побежал через двор за угол здания.

Через минуту боец тоже исчез вслед за ним. Смолинцев вскочил.

У деревянной панельки рядом с убитым немцем валялось что-то похожее на большой пистолет.

Автомат! Как только они его не заметили! Смолинцев быстро огляделся по сторонам, подхватил оружие и прямо с налету перемахнул через траншею, в которой еще недавно прятался от самолетов.

Но как неудачно он прыгнул! Резкая, пронзительная боль в правой и без того больной лодыжке заставила его присесть на месте и коротко вскрикнуть. Кое-как, корчась и покрываясь противной липкой испариной, он выпрямил подвернувшуюся ногу. Но чтобы бежать — об этом нечего было и думать. Закусив губу, Смолинцев добрался до угла дома. Ни капитана, ни бойца уже не было видно поблизости. Очевидно, они пробрались по канаве вдоль огородов к лесу. На дороге тоже никого не было видно. И все было тихо, только от станции доносились изредка глухие автоматные очереди.

Протяжный, болезненный стон неожиданно донесся откуда-то.

Смолинцев вздрогнул. В первую секунду ему показалось, что это немец, у которого он взял автомат. Но стон повторился опять, он проникал через окно, откуда-то из глубины дома. Нельзя было уйти от этого стона.

Держась за стену, Смолинцев добрел до крыльца и, содрогаясь от мысли, что его захватят тут одного, пробрался в коридор школы, так хорошо знакомый ему.

Перед распахнутым окном на полу лицом вниз недвижно лежал тот самый желтолицый раненый, что утром просил пить у тети Симы. Смолинцев узнал его по стриженому затылку и широкой марлевой повязке, сползшей с пояса. Рядом с ним валялась винтовка, еще издававшая характерный запах пороховой гари…

Так вот кто спас их, выстрелив из окна!

Смолинцев опустился перед раненым на колени и попробовал приподнять. В странной тишине он услышал мягкий капающий звук и невольно отпрянул, увидев темную, густую струю, медленно растекавшуюся по полу.

Боец дрогнул, захрипел, как будто собирался встать, но вдруг вытянулся и затих. То была смерть, и Смолинцев понял это.

Но в тот же момент он вскочил и прижался спиной к стене: на крыльце явственно раздались чьи-то шаги.

Вот сейчас, подумал он, сейчас… Вот сейчас они придут, и будет конец. Как много надо было сделать в жизни, испытать, достигнуть, узнать. Неужели это конец? А как же мама? Как все ребята?..

— Кто там? — крикнул он хрипло и сам не узнал своего голоса.

Почти с ужасом он вспомнил, что совсем еще не знает, как надо стрелять из этого немецкого автомата.

— Кто там? — опять крикнул он, нащупывая пальцем спусковую скобу.

И тут он увидел Тоню, испуганную, робкую. Она, должно быть, еле держалась на ногах. Глаза ее были широко раскрыты, и губы дрожали, — казалось, она сдерживается, чтобы не заплакать.

— Ах, это ты! — он облегченно вздохнул, но слова прозвучали укором.

Тоня хотела что-то сказать и вдруг опустилась на порог и заплакала.

— Что ты? — растерянно спросил Смолинцев подходя. — Да ты что, Тростникова, ну?

Он, все еще сердясь, наклонился к ней: «Тут и так черт знает что происходит, а она еще плачет».

— Я боялась, что тебя убили, — еле выговорила она всхлипывая. Смолинцев заметил, что влажные глаза ее сверкают счастливым светом, и невольно смутился.

— Пойдем. Папа будет искать меня, они там — в ольховнике.

Она поднялась, косясь на его взъерошенную фигуру и автомат.

— Где ты взял это?

— Взял уж.

— Ты убил кого-нибудь?

Она смотрела на него с ужасом и уважением.

— Нет еще, — пробормотал он небрежно и замер на месте.

Кто-то прошел мимо них по двору.

— Немцы! — прошептала Тоня, и глаза ее стали еще темнее на побледневшем лице.

Отстранив ее, Смолинцев подвинулся к окну: немец в расстегнутом кителе, будто он только что вскочил с постели, стоял вполоборота к ним, шагах в пятнадцати от дома. Вот он наклонился над тем, другим, распростертым у деревянной панельки, затем выпрямился и спрятал что-то в карман.

Смолинцев вскинул автомат и стал целиться, «Вот сейчас, сейчас я убью, убью человека», — мелькнуло в уме. Он ловил мушку сквозь прорезь на стволе и никак не мог поймать. Тоня стояла зажмурясь, крепко прижав ладони к вискам, ожидая выстрела. Но он все еще не мог решиться. А немец уже шагнул в сторону и, словно почуяв что-то, обернулся, должно быть, увидел наведенный на него автомат. Беспомощный взгляд его выразил какую-то странную, почти жалкую покорность.

И Смолинцев узнал его: это был пленный, тот самый, что сидел тогда на крыльце. Он был безоружен, и юноша невольно опустил автомат. Немец попятился и вдруг с кинематографической быстротой метнулся к дровяному сараю, оступился, снова вскочил и исчез за бревенчатым старым срубом.

Доктор Тростников сидел у себя в комнате за столом и пил крепкий чай из тонкого стакана с резным подстаканником слоновой кости. Наконец-то! Он так устал за бессонную ночь и этот тревожный и страшный день. Кажется, правильно, что он решил вернуться домой. Войну нельзя обогнать. Она распространяется, как морской прилив. Каждый день захлестываются новые города, железнодорожные узлы и вот такие поселки, как этот.