Андрей Пржездомский - Секретные объекты «Вервольфа»

Таким Коха не доводилось видеть Бёме никогда. Даже в самые трудные дни, когда у него случались большие неприятности, ни после возвращения Коха из Берлина, где Гитлер устраивал ему очередную головомойку, ни после двадцатого июля, когда было совершено покушение на фюрера, ни после прорыва русских и блокирования Кёнигсберга. От напыщенной речи, с которой Кох начал разговор, не осталось и следа. Перед ним был издерганный, близкий к истерике человек, осознающий неотвратимое приближение краха своей власти, своей карьеры, возможно, самой жизни.

Доктор Роде с удивлением, даже с испугом смотрел на Коха. Его обычно сосредоточенное лицо выражало высокую степень волнения — лоб покрылся испариной, губы нервно поджаты, глаза, увеличенные стеклами в простенькой коричневой оправе, тревожно следят за гаулейтером. Только сейчас Бёме обратил внимание на неряшливый вид доктора искусствоведения — на съехавший галстук в мелкую полоску, несвежий воротник рубашки, мятый костюм, замызганные, давно не чищенные ботинки.

Оберфюрер Бёме давно знал доктора Роде, правда, поначалу только заочно. Еще в конце двадцатых годов, работая в одном из полицейских ревиров города, он наткнулся на книгу под названием «Кёнигсберг», которая очень понравилась Бёме своей обстоятельностью и оригинальностью. Потом ему не раз попадались книги Роде о янтаре, о коллекциях Королевского замка в Кёнигсберге, а в середине тридцатых, когда Бёме работал уже в полицай-президиуме, ему довелось посетить вернисаж восточнопрусских художников, устроенный в Выставочном зале рядом с башней Врангеля. Именно тогда он обратил внимание на молодого человека в очках — организатора выставки, которого все уважительно называли «доктор Роде».

Еще раз в поле зрения Бёме Альфред Роде попал уже накануне войны, летом тридцать девятого. Тогда по агентурным сообщениям, поступающим в возглавляемый Бёме третий отдел Главного сектора СД в Кёнигсберге, было установлено, что некое неизвестное лицо, занимающееся проблемами искусствоведения, завербовано и привлечено к сотрудничеству польской разведкой, имевшей свою резидентуру в восточнопрусской столице. Поначалу подозрение пало именно на доктора Альфреда Роде, занимавшего пост директора Художественных собраний Кёнигсберга. У него было много контактов с учеными из разных стран, в том числе из Польши. Именно поэтому контрразведка и приступила к его активной оперативной проверке, в ходе которой была глубоко изучена и фактически вывернута наизнанку вся жизнь уже известного ученого.

Однако вскоре выяснялась полная непричастность Альфреда Роде к шпионажу в пользу Польши, и один из сотрудников, занимавшийся этим делом, попросил у Бёме разрешения на конфиденциальную встречу с ученым. В ходе обстоятельной беседы сотрудник СД намекнул доктору Роде на то, что каждый гражданин, будь то простой рабочий слесарных мастерских или маститый ученый, обязан помогать в выявлении и разоблачении врагов рейха. Роде, естественно, не спорил, но и не проявлял готовности к сотрудничеству, постоянно подчеркивая, что наука отнимает у него все свободное время. Правда, при этом он вскользь упомянул о своем знакомстве с гаулейтером, о чем, впрочем, в СД уже знали. Именно по этой причине Бёме не решился дать санкцию на вербовку доктора Роде и в дальнейшем контакты с ним продолжались на уровне доверительных отношений.

Доктор Альфред Роде был замкнутым и скромным человеком, пользовавшимся исключительным уважением и большим авторитетом у сотрудников Прусского музея, Общества древностей и многих других знавших его музейных работников. В 1938 году он вступил в нацистскую партию, что, безусловно, способствовало его блестящей карьере ученого в годы гитлеровского режима. Но в СД и гестапо было известно, что ученый придерживается либеральных взглядов, водит дружбу с некоторыми «подозрительными элементами». Его отношения с известным кёнигсбергским художником Эмилем Штумппом, уже во время войны арестованным гестапо, чуть было не стали причиной освобождения доктора Роде от должности.

Все это оберфюрер Бёме вспомнил, наблюдая за испуганной реакцией доктора искусствоведения на резкость Коха. Чтобы как-то сгладить возникшую напряженность, он сказал, обращаясь к гаулейтеру:

— Господин гаулейтер! Через четыре дня я доложу вам об исполнении приказа. Мы решим с господином Роде все вопросы, связанные с укрытием культурных ценностей. Если возникнут непредвиденные проблемы, прошу вас разрешить связаться с вами или обратиться к вашему заместителю господину Гроссхерру…

— Ни в коем случае, Бёме! Только со мной! Я полностью доверяю моему заместителю и товарищу по партии, но не надо его отвлекать от решения возложенных на него задач по подготовке города к обороне. Кроме того, мы уже договорились с вами, что все вопросы, связанные с укрытием ценностей, остаются между нами. Не будем отягощать ответственность других знанием того, что им совершенно не нужно. Желаю успехов!

Кох протянул руку, давая понять, что разговор окончен. Доктор Роде, а затем оберфюрер Бёме молча пожали ее и пошли к двери.

Дорога до Кёнигсберга заняла более двух часов, включая переправу через пролив у Пиллау и преодоление многочисленных пробок. Трижды бронеавтомобиль оберфюрера Бёме проскакивал опасные места, буквально уворачиваясь от неминуемой бомбежки. Самолеты с красными звездами на крыльях безраздельно господствовали в воздухе. Они наносили удары по скоплениям войск, техники, по складам, вереницам машин на дорогах и наспех замаскированным огневым точкам, превращая все это в сплошное месиво искореженного металла, чадящей черным дымом резины и кровавых ошметков, покрывающих землю. Но первоклассное броневое чудо техники, изготовленное на заводах германских фирм «Магирус» и «Даймлер-Бенц», именуемое «специальная машина 232», в котором ехали в Кёнигсберг Бёме и Роде, беспрепятственно добралось до города.

По дороге Бёме, сидя вместе с доктором в задней части бронеавтомобиля, специально переоборудованной для двух пассажиров, ознакомился с «Перечнем ценных предметов», подготовленным Роде для доклада Коху. Это была папка-скоросшиватель в мягкой кожаной обложке, в которой насчитывалось не менее сорока листов машинописного текста, напечатанного через один интервал. В верхней части первого листа от руки было написано «Конфиденциально. Только для гаулейтера Э. Коха». По-видимому, эта пометка была сделана доктором Роде, подпись которого и стояла в конце длинного перечня.

Чего тут только не было! Живописные полотна выдающихся художников, изделия из золота и серебра, старинное оружие и доспехи, редкостные экспонаты знаменитого Пруссиа-музеума и Художественного собрания Кёнигсберга, иконы и церковная утварь из православных храмов, изделия из слоновой кости и янтаря, уникальные средневековые рукописи и книги. Казалось, что вся география представлена в этом перечне — Германия и Польша, Россия и Украина, Белоруссия и Литва, Франция и Голландия, Япония и Индия…