Александр Великанов - Степные хищники

— О-о! — с глухим стоном Устя метнулась к воротам, назад и, наконец, согнувшись, словно под тяжестью, встала. Так затравленная охотниками раненая рысь готовится к последнему прыжку. Хищнице уже ничто не страшно, она понимает, что обречена, лютая злоба движет ею и, кроме смерти, ничто не остановит ее.

— Будьте вы прокляты! Убили Андрюшеньку, Васю!.. Злодеи! Отняли мое счастье, мою любовь!.. Загубили молодость!.. Мстить! Буду мстить! — в исступлении кричала Устя.

Питерская обозница случайно взглянула на нее и ужаснулась — черные глаза горели недобрым огнем, на лбу залегли резкие борозды. «Вот тебе и дурочка!» — с робостью подумала женщина и, чтобы проверить, спросила:

— Лошадей не пора поить?

— С’час напою, — остыли, — деловито отвечала Устя и, словно с ней ничего не приключилось, принялась черпать воду из колодца.

— Дай помогу!

— Сама управлюсь.

Вошел Семен и тоже удивился.

— Отошла, — шепнула обозница Семену и перекрестилась мелким крестом. — Дай-то ей, господи, горемычной!

На улице стемнело. В просторной избе собрались хозяйка — согнутая непосильным крестьянским трудом морщинистая баба (мужика не было, — то ли нарочно, то ли правда по делу уехал на дальний участок), их дочь — румяная, сдобная девка лет семнадцати, Максимыч, Семен, обозница из Питерки и Устя. Хозяйка раскатывала на столе тесто для лапши, остальные, рассевшись на лавках, разговаривали кто о чем. Питерская обозница рассказывала:

— Намедни к нам в село приезжали самарские спекулянты, сказывали, что по весне у них в городе чудо сотворилось. Собрались девушки с парнями на вечерку поиграть, попеть, поплясать. Заиграл гармонист полечку. Все пляшут, а одной девке пары нет, — ее ухажер как раз на гармони играл. Что же вы думаете? Схватила та девка с божницы распятие и произнесла богопротивные слова: «Вот, и мне кавалер нашелся…»

— Грех-то какой! — не выдержала хозяйка и положила скалку на стол.

— …а девка шагнула раз и окаменела. Стоит, милые вы мои, с распятием, не шелохнется, лицо, руки, как мел, белые, каменными сделались.

— Страсть-то какая! — опять вздохнула хозяйка и осуждающе посмотрела на дочь.

— Докторов, фершалов привозили, — продолжала обозница, — ничегошеньки не могли сделать. Пришлось доски из пола вырубать, на которых девка стояла, а потом уже ее вынести. Истинная правда!

— А в Большой Глушице, сказывали, иконы обновились, — после долгого молчания произнесла хозяйка. — Господь знамение посылает, — добавила она и взяла скалку.

— Тыквенных семячек желаете? Сейчас принесу, — предложила девка и поднялась, но в этот момент дверь распахнулась, и вошли двое вооруженных казаков. Девка опустилась на скамью.

Вошедший первым поставил винтовку у порога, шагнул и схватил Устю за рукав. Гуменновские казаки поднялись:

— Легче, браток, эта — наша.

— Коль ваша, так и владейте ею, — ухмыльнувшись, ответил тот. — А это чья? Твоя, что ль? — повернулся он к хозяйке.

— Дочка, моя дочка, — заискивающе улыбаясь, подтвердила та.

— Ее нам и надо. А ну, пойдем недалече! — И он потянул девку за рукав.

Та неистово завизжала.

— Господи! На что вам дите? Она же ребенок! — как клушка, заквохтала женщина.

Второй казак, стоявший у двери, взял хозяйку за плечи:

— Спокойно, мамаша! Есть приказ: кто не представил подводы, из тех дворов молодух и девок нарядить банщицами. Нехай помоют бойцов, спинки им потрут.

— Откуда же я вам подводу возьму, когда мужика с лошадьми другую неделю дома нет?!

— Это нас мало касается. Веди, Гераська!

— Не дам. Хоть на месте убейте, — не дам! — заголосила мать. — Люди добрые, да что же это такое творится! Кара-ул!

Крики, вопли, истошный визг, тяжелое сопение борющихся. Баба укусила за руку державшего ее бандита, вырвалась, метнулась на помощь к дочери. Бандит ударил ее по лицу. Женщина упала. Гераська потащил девку к двери.

Устя сначала опешила, а потом, схватив скалку, которой баба раскатывала тесто, подскочила к Герасиму.

— Отцепись! Пусти ее!

— Тебе что надо? Твое дело — сторона! — тяжело дыша, огрызнулся тот.

— Брось, говорю! — Устя добавила крепкое ругательство.

На какое-то мгновение бандит ослабил хватку, и девка выскользнула из рук. С криком она бросилась за печку, парень за ней. Устя, размахнувшись, ударила скалкой навстречу, попала по лбу. Бандит охнул и схватился за голову. Устя продолжала колотить, и, спасаясь, он выскочил в сени.

— Убью-у! — заорал бандит, очутившись в безопасности.

— Ох, испугал! Грянул гром, да не из тучи, а из навозной кучи.

Грохнул взрыв смеха. Хохотали казаки, хохотала питерская обозница, хохотал даже стоявший у притолоки второй бандит.

— Хорошую баньку Устя устроила, натерла спинку, — вытирая бороду, смеялся Максимыч. — Пошел петух горох клевать, а его лиса ощипала. Так-то!

После ухода непрошеных гостей все долго обсуждали подробности, а, переговорив, легли спать.

— Сегодня ночью убегу от них, — шепнула обозница Усте. — Ей-богу, мочи нет, тяжелая я, да и до какого же времени мне с ними валандаться?

Перед рассветом Устя слышала, как женщина поднялась, осторожно вышла из избы. Немного спустя скрипнули открываемые ворота. Успокоенная тишиной, Устя заснула. Разбудил ее Семен;

— Вставай скорей! Иди глядеть, как нашу подводчицу пороть будут!

— Кого пороть? За что? — не поняв спросонок, спросила Устя.

— Нашу питерскую. Она ночью утечь задумала, а патрули поймали. На площади при всем народе учить будут. Идем!

— Раз, два, три, четыре… десять… двенадцать… — стоявший рядом с палачом сапожковец отсчитывал удары, и на белом бабьем теле алыми лентами ложились полосы, словно кнут был намазан красной краской. К пятнадцатому удару чистый, высокий голос женщины начал хрипеть, срываться. На двадцать первом в горле у нее заклокотало, забулькало.

— Двадцать пять! Шабаш!

Стоявшие вокруг бандиты принялись распутывать веревки, которыми женщина была привязана к скамье.

Семен и Устя довели питерскую обозницу до квартиры. Хозяйка уложила ее на печь, укрыла, а когда с печи донеслись протяжные стоны, послала девку:

— Беги, доню, до бабки Карпычихи, — пусть забирает снасть и идет живее! — Потом, повернувшись к постояльцам, властно распорядилась — А вы, мужики, ступайте отселева!

Лязгая сцепами, дергаясь на подъемах, длинный состав из товарных вагонов полз по уральской степи. В одной из теплушек сидели Таня Насекина и Петр. После освобождения Бузулука от сапожковских банд они с первым же поездом выехали вместе и теперь, после нескольких дней вагонной тряски приближались к цели. Скоро станция Семиглавый Мар, за ним Шипово. Там Котельников останется, а Таня поедет дальше — в Уральск.