Александр Великанов - Степные хищники

Тонкой паутинкой пролетело бабье лето. По ночам ранние заморозки пушили землю. Волчьи выводки сбивались в стаи, и в урёме [34] Урёма — пойменное чернолесье, мелкий, криворослый лес — ивняк, тальник, осокорь и др. по Уралу уже звучали первые пробы голосов. Вой срывался на фальцет, не было еще в нем такой силы, той голодной тоски, от которых путника мороз продирает по коже. В одну из темных ночей Щеглова разбудил дежурный:

— Степь горит. Огонь к стогам подходит!

— Гришин, коня! Всем свободным бойцам седлать! — распорядился Щеглов.

Через несколько минут полсотни всадников скакали за Щегловым в степь, в ту сторону, где на подсвеченном снизу небе играли розовые и багровые сполохи. Вскоре на фоне пожара бесформенными глыбами встали громадные ометы. В каждом сметано две-три тысячи пудов первосортного сена. За ометами расплавленной медью текла, приближаясь, огненная полоса. Травинку за травинкой, пучок за пучком глотала она, и тлеющий след оставался сзади.

— По два человека на омет остаться караулить, остальные за мной!

Щеглов окинул взглядом команду. Странный она имела вид: у каждого в руках метла, у некоторых лопаты. Тарахтя, подскакала бочка. На ней, держась за скобы, стоял старшина.

— Бочке тоже остаться здесь!

Спешились невдалеке от огненной грани. Блики пламени падали на возбужденные лица табунщиков. Косясь на огонь, нервно перебирали ногами лошади.

Посоветовавшись с командирами, Щеглов разбил людей на три группы так, чтобы две из них не давали огню распространяться в стороны, а одна в центре «пустила бы пал». Сам Щеглов, взяв с собой Гришина, направился еще правее фланговой группы. Оттуда ему удобнее было наблюдать за линией огня и за работающими. Кроме того, ветер дул в ту сторону, и именно там могли возникнуть новые очаги пожара. Щеглов остановился на небольшой возвышенности, которую кольцом окружила низина с густым бурьяном. «Не принесло бы сюда «галку»!» — пришла тревожная мысль.

Если бы степной пожар не грозил бедствиями, им можно было бы любоваться: весь спектр цветов от фиолетового до густо-красного играл и переливался на небе и земле. На оранжевом фоне огня мелькали темно-синие и фиолетовые фигуры табунщиков, по степи щедро был разлит кармин, самыми причудливыми оттенками отражавшийся на небе. Там вверху розовый цвет постепенно переходил в голубой с прозеленью. Крохотными метеорами летели и падали на степь пучки горящей травы. Вот упал один и погас, второй опустился рядом, третий язычком лизнул воздух…

— Товарищ командир, зажгло! — встревоженно крикнул Гришин.

— Дай мне метлу! А сам сбатуй [35] Батовать (уральск. — казач.) — связывать лошадей парами, головами в разные стороны. При этом повод каждой вяжется за нахвостный ремень другой, и благодаря этому ни одна не может двинуться вперед. Батовка применялась, когда не хотели оставлять при лошадях коноводов. лошадей и ко мне! — крикнул Щеглов.

Щеглову удалось быстро погасить огонь, но тут же упала новая «галка», и пока он бежал, огненный пятачок разросся в пожарище.

— Зови табунщиков! Вдвоем мы тут не справимся, — распорядился Щеглов.

Гришин убежал, а Щеглов принялся метлой сбивать огонь, не позволяя ему идти к ометам. Жар палил лицо, глаза щипало от дыма и соленого пота. Надрывно кашляя, Щеглов работал, в азарте и не заметил, как загорелась трава в низине около лошадей. Уже сплошное кольцо огня опоясывало холм, когда Щеглов бросился спасать сбатованных лошадей. В несколько скачков он одолел огненную полосу. Охватило пламенем, затрещали волосы на голове, но полоса осталась сзади. Открыв глаза, Щеглов подбежал к лошадям, отвязав повод своего коня, вскочил на седло, гикнул. Дрожавшие от страха кони ринулись через завесу.

Тем временем действовавшая в центре группа «пустила пал». Огонь пошел на огонь, и когда они сошлись, встречные потоки горячего воздуха, слившись, взметнулись ввысь. Засвистело, загудело пламя, вверх полетели новые пучки горящей травы, будылья бурьяна, но вскоре сила огня ослабела, — огонь пожрал сам себя, — и серый рассвет наступившего утра захватил лишь дымящееся пожарище. Язычков пламени уже нигде не было видно, но Щеглов на всякий случай оставил дежурных, а с остальными направился в Синявский. После бессонной ночи в ушах шумело, а пудовые веки закрывались сами собой.

«Здорово меня перевернуло, — одну ночь не спал и скапутился», — с досадой подумал Щеглов. Отпустив людей, он направился на квартиру.

«Сейчас вымоюсь, — Щеглов потянул носом воздух и поморщился: от волос, от одежды противно пахло паленой шерстью. — Сосну минут двести, а потом проверю каптерку да съезжу к табуну третьего взвода».

Мимо окна кто-то проскакал бешеным галопом. Стук копыт стих у ворот, а мгновение спустя заиграли под тяжелыми сапогами ступеньки крыльца. Дверь распахнулась, и вбежал взволнованный командир первого взвода:

— Наш табун смешался с табуном Третьего отделения!

Голос и вид командира взвода свидетельствовали о том, что произошло нечто ужасное, но Щеглов ничего не понял.

— Ну и что же?

— Как что же?! Ранее недели не разберемся, какая наша, а какая из Третьего отделения. А вдруг выдача! Тогда что?

Теперь ясно: значит, надо опять ловить каждую лошадь из четырехсот, находить иверни, звездочки и прочее, вдобавок определять, из какого Отделения та или другая лошадь.

— Как же пастухи проглядели?

— Наши говорят, что тот табун на них налетел, а из Третьего отделения оправдываются тем, что их лошадей волки напугали. Дело было ночью.

— Едемте на место!

В логу плотной массой стояли кони. Вокруг сновала табунщики. Поодаль — небольшая группа всадников. Еще издали Щеглов узнал командира Третьего отделения Воронькова. Размахивая руками, Вороньков отчаянно ругался. Завидев Щеглова, он умолк и поздоровался.

— Что натворили, растяпы! Ну, куда погоним, показал он на лошадей, — к тебе или ко мне?

В этот день до полуночи искали венчики, щетки, при тусклом колеблющемся свете фонарей пялили глаза чтобы не спутать буланой масти с саврасой и, выбившись из сил, прервали разбор, чтобы с рассветом взяться снова за работу.

В глухой степной балке ниже старой размытой плотины вразброс спали люди, спали тревожным сном: то один то другой скороговоркой лопотал что-то бессвязное; некоторые стонали, а иной раз, вскочив, с закрытыми глазами шарили руками вокруг по земле и, ничего не нашарив, снова валились досыпать. Наверху, на плотине, прислонившись спиной к камню, храпел часовой. Желтое солнце нехотя оторвалось от горизонта, его лучи разбудили прятавшихся в траве под листьями букашек, мух, кузнечиков, и дотоле безмолвная степь начала стрекотать, жужжать, трещать на все лады. Скользя на крыло, пронесся копчик, козырнул над курганом и, видимо промахнувшись, затрепетал на одном месте почти у самой земли. Из-за далеких холмов, где тонкой нитью протянулась узкоколейка от Новоузенска до Александрова Гая, донесся звонкий паровозный свисток, миновал балку и умчался дальше в степь.