Александр Великанов - Степные хищники

Свисток разбудил часового. Протерев глаза, часовой осмотрелся. Пусто. Никого. В самом низу балки, где уцелела чахлая трава, пасутся стреноженные лошади.

«Раз, два, три, четыре… четырнадцать. Все тут».

Снова надвинулась дрема, но прилетевшая муха деловито прошлась по нижней губе и прогнала сон. Часовой плюнул и вытер рот. Потом, взяв винтовку, осмотрел затвор, — грязный. «За эти дни патронов сто выпустил и зря, — все одно Новоузенск не взяли. Штук пятьдесят осталось. А еще что? Две ноги… Хотя не две, а шесть: четыре лошадиных тоже считать надо. Волка ноги кормят…» — парень улыбнулся.

— О чем, Яша, задумался? — раздался сзади женский голос.

От неожиданности часовой вздрогнул.

— Ни о чем. Почему не спишь, Устя?

— Мухи не дают.

Устя села рядом.

— Конечно, есть над чем и задуматься, — добавил часовой через минуту. — Положенье наше заячье.

— Да?

— Обыкновенные заячьи права: всех опасайся и на зуб никому не попадайся. Возьми сегодня: до тёмноты не накроют, — живы будем, найдут, — заказывай панихиду. Дивлюсь я на тебя: ну, мы, мужики, по нужде воюем — за свою домашность, за скотину, за хлеб, за вас, за баб то есть. А какая лихоманка тебя в эту просорушку пихнула?

Оба долго молчали. Потом Устя, выплюнув травинку, спросила:

— Если человек что-либо потеряет, что ему делать?

— Искать, разумеется.

— Вот я и ищу.

Яков внимательно посмотрел на собеседницу:

— Вчерашний день не находится.

— Может, найдется.

— Помощника тебе не надо?

— Нет, обойдусь одна.

Перед закатом четырнадцать бандитов собрались в кружок. За долгий бездельный день все выспались, отдохнули, оправились от передряг под Новоузенском и были настроены благодушно. Если бы не оружие, можно было думать, что это артель косцов пошабашила после трудового дня.

— Ну, а дальше что будем делать? — ни к кому не обращаясь, спросил пожилой, заросший кудрявой бородой казак.

— Осталось одно: подаваться в разливы, — тут не сегодня, так завтра накроют.

— Сапожкова искать?

— На что он нужен? Будем сами по себе гулять по хуторам, небось не пропадем.

— А может быть, по домам? — Чернобородый обвел взглядом остальных.

— Под пулю?

— Чтой-то?

— Не должно быть.

— Зараз так и будет.

Галдеж разрастался. Каждый говорил, не слушая другого. Злобный выкрик Якова заглушил всех:

— Ты на что нас подговариваешь? Сдаваться на милость?! Продать задумал?

— На кой ляд вы мне нужны? Говорю, как думаю. Шутка сказать, какой год по фронтам блукаем! Где он, конец?

— Попробуй, явись: комиссарики тебе сразу укажут край-конец!

— А-а, все едино. Может статься, что простят.

— До скольких разов можно прощать? За генерала Толстова [36] Генерал Толстов командовал белоказаками. Здесь — намек на службу в белогв. армии. прощали? Раз. За восстание в 22-й дивизии. Два. Теперь за Сапожкова. Не много ли будет?

— Это смотря по тому, что на допросе говорить, — вмешался молчавший до сих пор Семен.

— Что говорить? — не понял чернобородый.

— Начнешь на друзьяков-товарищев вину валить, — так, глядишь, самому послабление выйдет. Дело известное, — ядовито усмехнулся Семен и циркнул сквозь зубы. Плевок угодил как раз на сапог чернобородому.

— Ну ты, поаккуратней, я не Июда, — обиделся тот.

— Все вы, старые черти, такие: блудливы, как кошки, трусливы, как зайцы. Как припрет, сейчас же охаете: детишки, домашность, худоба… Небось первым кричал — «бей комиссаров!». Зачинали вы, а расхлебывать нам!

— Молоко на губах не обсохло, а…

Ссора вспыхнула, как сухой сноп ковыля. Разъяренный Семен вскочил с места и выхватил шашку. Чернобородый успел подняться на четвереньки. Блеснула обнаженная сталь… но мгновением раньше Устя загородила дорогу.

— Убери клинок!

— Язви его в душу! — выругался Семен, но послушался.

— Чего взбеленились? В степу не разъехались? Места не хватило? — спокойно выговаривала Устинья, как мать, разнимающая поссорившихся детишек, только жилка у нее на виске билась неровно, выдавая волнение.

— Тут дело полюбовное: хочет — остается с нами, не хочет — скатертью дорога. Ну а совесть артельная у каждого должна иметься, — закончила она.

В сумерках разъехались в стороны: двенадцать на восток, двое на запад, в Новоузенск.

А еще через несколько дней в агентурных донесениях из района Чижей начала фигурировать новая банда Маруси, небольшая, — всего двенадцать сабель. Об её атамане сообщалось, что это женщина смелая, решительная и нрава крутого.

Председатель хуторского совета Васютин возвращался из станицы с совещания. Добрый иноходец колыхался под ним из стороны в сторону. Васютин не спешил. Он обдумывал услышанное в Ревкоме.

«Сапожков разбит, но не добит, — говорил уполномоченный из Новоузенска. — Чтобы уничтожить заразу с корнем, мы должны знать каждый его шаг, малейшее движение. Эти данные следует немедленно сообщать в Ревком или ближайшей красноармейской части. Надо разъяснять населению контрреволюционную сущность сапожковщины, призывать народ к активному противодействию — не давать бандитам ни хлеба, ни мяса, ни фуража, ни подвод».

Стемнело, когда вдали показался родной хутор. Не доезжая гумен, Васютин свернул с дороги и задами провел лошадь во двор. Хотел было отпустить подпруги, но в сенях скрипнула дверь и по доскам зашлепали босые ноги.

— Это ты, Татьяна?

— Беда! Марусенцы пришли.

Васютин обратно подтянул подпругу.

— Двенадцать верхоконных.

— Когда приехали?

— Перед самым стадом. Встали у кривого Анфима. У Филатовых ярку зарезали.

Через минуту Васютин гнал коня к Поповским выселкам, где, по слухам, стояли красноармейцы отряда Вуйко.

— Мне бы командира вашего повидать, — сказал Васютин первому попавшемуся в выселках красноармейцу.

Тот молча показал на дом.

— К нам в хутор пришла банда Маруси, — сказал Васютин командиру отряда.

— Сам ты кто таков? — очень грубо справился коренастый командир.

— Председатель хуторского совета.

— Сколько верст до вас будет?

— Пятнадцать.

— Ладно. Сейчас ребята поужинают и поедем к твоей Марусе в гости. Побудь пока тут! Оружие у тебя есть? — спросил он.

— Наган.

— Патронов сколько?

— Два, — невнятно ответил Васютин.

— Сколько? — словно не расслышав, переспросил командир.

— Два.

— Не богато.

Над хутором заливисто, наперебой орали петухи — полночь.

— Здесь, — шепотом сказал Васютин, показывая на Анфимов двор.

За плетнем смутно чернели дворовые постройки. Васютин нарочно привел отряд с задов.

Командир слез с лошади, подозвал к себе двоих и отошел с ними в сторону. Чуть спустя эти двое подошли к Васютину.

— Вести? — хриплым от волнения голосом спросил председатель.