Александр Великанов - Степные хищники

Гроза прошла мимо, и до Атаманского разъезда добрался, не намокнув.

— Сумкин, включай телефон! — приказал Щеглов — Линию в сторону Гаршина оборвать.

В ближайшем дворе раздобыли вожжи, напильник и, подтянув телеграфную проволоку к земле, начали пилить.

— Живее! — поторапливал Щеглов.

— Сию минуту. Подпилок, как на грех, тупой попался.

Сумкин старательно пилил. Щеглов и Костя держали толстую проволоку. Вж-жик! Раз!

Концы туго натянутого провода разлетелись в стороны.

— Включай аппарат! — приказал Щеглов.

На этот раз Соболево отозвалось быстро, и Щеглов доложил о результатах разведки.

— Хорошо! — сказал Почиталин. — Ночуйте в Атаманском, а утром вместе с батальонами ВОХР подойдут остальные взводы вашего эскадрона. Пойдете обратно в Гаршино.

— Будем здесь ночевать, — к великой радости Сумкина, объявил Щеглов. — Сумкин, заказывай ужин!

Выставив в сторону Гаршина пост, разъезд расположился во дворе у Сумкина. После ужина казак, к удивлению Щеглова, сам вызвался нести караул.

Чудесна летняя ночь в уральской степи! Волнами приходят горько-соленые запахи полыни, чебреца и других степных трав. Днем под жарким солнцем их стебли бессильно никнут, но ночная прохлада вновь наполняет жизнью, и обрызганные росой цветы поднимают головы. В далеком прозрачном небе чуть заметными точками теплятся звезды, и от звезд, чудится, ниспадает на землю торжественная тишина. Ни шелеста, ни шороха.

В канаве крайнего гумна на кошме, захваченной из дома, притулился пост — Санька Сумкин с молодой женой. Винтовка с одного бока, Павлишка — с другого. Пустынна гаршинская дорога, спокойна ночная степь, ничто не мешает молодым. Незадолго до рассвета, когда Лось [11] Уральские казаки созвездие Большой Медведицы зовут Лосем. трубой поднял свой трехзвездный хвост, часовой с подчаском, наворковавшись, намиловавшись, задремали. Эх, не спи, казак, — время тревожное!

Близкий топот разбудил часового. Сумкин схватил винтовку, толкнул в бок жену:

— Беги!

А верховые близко: с земли видно, как скользят по небу их силуэты. Сумкин также пустился наутек. Обогнав Павлишку, он опрометью взлетел на крышу своего база, с двухметровой высоты махнул вниз, но, зацепившись шинелью, повис на столбе с рогульками, на которых казачки сушат молочные горшки.

Павлишка шмыгнула было в подворотню, но застряла, в следующий момент почувствовав, что ее тянут за ноги, завизжала благим матом. Державший ее за ноги отпустил и сказал весело:

— Не бойся, станичница, мы — не лиходеи. Вставай, поговорим!

Павлишка поднялась.

— Где у вас ночуют соболевские кавалеристы?

— Н-не знаю.

— Ну, как не знаешь! С кем сейчас сидела? Мы видели, как он махнул на баз.

— Это наш хуторской, — смутилась казачка.

— Да ты не сомневайся! Мне нужен командир Соболевского эскадрона.

— А вы кто такие?

— Мы из Гаршина.

Павлишка молчала.

— Так где же их найти? В этом дворе? Да? Тьфу! Чего ж я спрашиваю. Телефонный провод тянется именно сюда. Они здесь.

Всадники спешились и забарабанили в ворота. Павлишка же, на которую никто не смотрел, зашла потихоньку за угол и пустилась бежать. С улицы она застучала в окно:

— Казаки, вставайте! Какие-то приехали, вас спрашивают.

Щеглов проснулся первым.

— Подъем!

Во дворе наткнулся на Сумкина. Он так и не мог собственными силами сняться с кола.

— Черти, что ли, повесили тебя? — выругался Костя.

За воротами крик:

— Товарищ Щеглов, откройте!

— Кто?!

— Капитошин.

— В чем дело?

— Я хотел бы поговорить с Почиталиным. Телефон у вас работает?

— Да. Сейчас откроем.

В эту ночь спать не пришлось: только что уехал Капитошин (он лично доложил Почиталину свои оправдания), как подоспели батальоны ВОХР и с ними остальные три взвода Соболевского эскадрона.

В Гаршино вошли без выстрела. На площади, на улицах — ни души. Село словно вымерло. Батальоны расположились на площади, где вчера бурлила толпа. Явился Капитошин. У него был растерянный, виноватый вид. Очевидно, его страшила ответственность за отправленных к Сапожкову продармейцев и за невыполненное приказание Почиталина.

— Отряд построен во дворе штаба. Какие будут приказания? — доложил он.

— Командование отрядом сдайте товарищу Честнову, а сами отправляйтесь в штаб Соболевского Укрепучастка! — распорядился командир сводного отряда.

— Ай-я-яй! Что же это такое! Люди добрые, смилуйтесь! Ратуйте! — отчаянный женский вопль разнесся по площади. — Ой, пропала моя головушка!

— Что там такое? Товарищ Щеглов, прикажите узнать!

У двора покойного Антипа Грызлова билась в истерике пожилая женщина.

— Чего ты плачешь? Что случилось? — Щеглов подскакал к ней.

— Ой, схватили моего сыночка Егорушку, повели на расстрел! Ой, пропала я бедная! Смилуйтесь! Заступитесь! — в голос продолжала причитать старуха.

— Кто схватил? Куда повели?

— Кто их знает! Повели туда, к амбарам, — женщина показала рукой на выгон.

В переулке Щеглов нагнал группу своих кавалеристов во главе с Кондрашевым. В центре, семеня заплетающимися ногами, шел Егор Грызлов.

— Кондрашев, что здесь происходит?

— Арестовали дезертира, товарищ комэск.

— Куда же вы его ведете?

— К папаше, — злобно оскалясь, ответил взводный.

— Товарищ Кондрашев, арестованного доставить в штаб и не самовольничать!

— Сами знаем, что делать полагается, — возразил тот, но остановил лошадь. — Когда он тебя на митинг тащил, знал, поди, что делает, гадючка мокрая!

— Кондрашев, не горячись и выполняй приказание!

— Добер ты больно, комэск! — проворчал Костя и вместо коня хлестнул плетью Егора. — Вертай, сука, назад и моли бога за нашего эскадронного!

Командиру Щеглов доложил:

— Мои бойцы арестовали дезертира из штаба Укрепучастка. Вчера он проводил здесь контрреволюционную агитацию.

— Получено приказание вернуть ваш эскадрон в Соболево, — ответил начальник: — Арестованного возьмите собой!

Через несколько минут площадь опустела: эскадрон пошел назад в Соболево, батальоны двинулись навстречу Сапожкову.

На «гауптвахте» при Соболевском Укрепучастке в дощатом чулане сидел Егор Грызлов. Караулил его боец Отдельной роты Иван Шумилов. Поставив винтовку между колен, он расположился на ступеньках крыльца. Скучная вещь быть в наряде! И черта ли караулить этого Егорку? Наш, гаршинский, вместе в козны играли. Куда он денется?

— За что тебя посадили, Егор? — сладко зевнув, спросил часовой.

— Да ни за что. Поехал родителя хоронить, а тут эскадронцы нагрянули. Знаешь собак?

— Ребята говорили, что ты Щеглова хотел подвести под монастырь.

— Брехня! Сущая брехня! Был, правда, у нас с ним разговор о том, чтобы народ успокоить, объяснить положение, но чтобы еще что, — ничего подобного.