Андраш Беркеши - Последний порог

Домой Эккер вернулся поздно. Его поджидала Хильда Эльмер, сорокалетняя экономка, голову которой украшал большой пучок из светлых волос. Эккер взял ее к себе три года назад, когда власти разгромили религиозную секту «Тело Христово», в которую входила и она. Профессор позволил ей жить, не нарушая законов секты, за что фанатичная старая дева платила ему собачьей преданностью. Она великолепно готовила и содержала в чистоте всю квартиру. Однако самым главным ее достоинством было умение молчать. Эккер не раз подвергал проверке ее преданность и убедился в том, что ей можно доверять даже самые сокровенные тайны, хотя он, разумеется, и не собирался этого делать. Раз в две недели он беседовал с ней «о религии» и вопреки желанию внимательно выслушивал ее болтовню.

— Мадемуазель Эрика уже спит? — спросил Эккер у дородной Эльмер, которая вышла из кухни ему навстречу.

— Она ожидает вас, господин доктор, в библиотеке.

— Приготовьте мне ванну, Хильда. Я поужинаю чаем с сухариками. Возможно, я буду в библиотеке.

Пока он раздевался, ванна с благовониями уже была готова. Эккер побрился и выкупался. Делая это, он не переставал думать об Эрике, которая пребывала в состоянии такой депрессии, что он мог делать с ней все, что хотел. Он видел, что она полностью подчинилась своей судьбе, а душа ее, казалось, существовала отдельно от тела.

Облачившись в домашний халат, он вошел в библиотеку. Эрика сидела в глубоком кожаном кресле и листала том «Деревянные памятники Италии». Эккер расценил это как добрый знак. Ласково поздоровавшись с ней, он спросил, почему она не ложится. Скоро уже полночь, а ей следует побольше отдыхать.

Девушка закрыла альбом и, положив его на колени, обхватила рукой, словно молитвенник.

— Мне нужно поговорить с господином профессором.

Эккер подошел к столику и, достав из серебряной сигаретницы сигарету, закурил.

— Охотно поговорю с тобой, Эрика. — Он впервые обратился к ней на «ты», напряженно ожидая, как она это воспримет.

Она же, казалось, этого даже не заметила.

— Мне еще раньше следовало бы сказать вам об этом, но я просто забыла. Временами я все забываю, а потом вдруг все помню, только это продолжается совсем недолго.

Хильда бесшумно вошла, неся поднос с ужином, на котором стояли две чашки. Искусно расставив все на столике, она, не говоря ни слова, удалилась.

— Посиди со мной. — Эккер показал на кресло, стоявшее напротив.

Девушка встала, худенькая и стройная. Книгу она положила на место, для чего ей пришлось приподняться на цыпочки. Узкая юбка красиво обтягивала ее бедра. Эккер даже зажмурился.

— Ну, Эрика, что ты хотела мне сказать? — спросил он, подсаживаясь к столику. Эрика молча разлила в чашки чай. — Спасибо. Ты очень добра, — поблагодарил он и невольно подумал о том, что они давно знают друг друга. Так не пора ли ему признаться в страстной любви к ней? Но тут же вздрогнул с ужасом, решив, что этим он только все испортит. Успокоившись немного, он положил в чашку сахар, лимон и помешал.

Девушка взяла в руку поджаренный кусочек хлеба и откусила от него. Ее движения были такими уверенными, будто ничего не случилось.

— Меня заставили подписать одну бумагу, — сказала она, — вернее, даже две. Но сейчас меня интересует только одна из них. — Она с аппетитом ела. — Я ее не читала, но подписала. Офицер сказал мне, что я обо всем должна сообщать.

— Обо всем?.. О чем же именно?

— Обо всем, что делает или что говорит господин профессор. Кто к нему приходит, о чем они беседуют. — Она отпила из чашки, но не поставила ее на стол, а начала вертеть в руках. — Сегодня, в три часа, здесь был один мужчина. Сказал, что его зовут доктор Бюне, он из какого-то отдела магистрата. А когда мы пришли сюда, сказал, что он и будет тем самым человеком, которому я должна буду передавать свои донесения. Сначала я даже не поняла, о чем идет речь, и тогда он показал мне подписанную мной бумагу. Я сказала, что пока еще не написала никакого донесения, да, собственно, мне и писать-то нечего. На это он ответил мне, что это-де не беда и не столь уж важно, а зашел он просто познакомиться. Держался он вежливо, а уходя, предупредил, чтобы я не говорила господину профессору о его визите.

— Тогда почему же ты мне все рассказала?

Выпив остаток чая, Эрика поставила чашку на стол.

— Я и сама не знаю. Я об этом хотела рассказать сразу же, как меня выпустили, но совсем забыла. Плохо, что сказала, а?

— Напротив, девочка моя, спасибо тебе за это. — Эккер задумчиво посмотрел на лампу и продолжал: — Вот так, человек, который решил помочь другому, уже вызывает подозрение.

— А почему вы решили мне помочь? Пауль умер. Мне сказали, что он покончил с собой. Мне все равно, живу я или нет. Вечером я долго думала об этом. Я даже не знаю, зачем живу. Мне абсолютно безразлично, что со мной будет. — Она закурила. — Я хочу вам кое-что рассказать. Напрасно вы помогли мне, господин профессор. Я так никогда и не смогу вас отблагодарить за это. Не потому, что не хочу, а потому, что я ничего не чувствую. Я чувствую только то, что как-то связано с моим телом: чувствую тепло и холод, боль, запахи, ощущаю вкус. И ничего другого. Но я не чувствую ни благодарности, ни уважения, ни радости, ни ненависти. — Посмотрев на табачный дым, она перевела испуганный взгляд на Эккера: — Что вы намерены делать со мной, господин профессор? Я бы охотно убирала вашу квартиру. Хильда готовила бы, покупала продукты, а я бы только убирала. Думаю, что этим я бы отплатила вам за жилье и питание.

— Нет, милая Эрика. У меня совершенно другие намерения в отношении тебя. Хильда и так делает свое дело. Я хочу, чтобы ты поправилась сначала. Правда, безделье не помогает выздоровлению, поэтому тебе нужно работать. И к тому же много. — Эккер посмотрел на девушку, думая о том, когда же он наконец увидит на ее лице ту радостную улыбку, которая так ее красила. — Тебе необходимо окончить университет.

— Зачем?

— Сейчас объясню, дорогая. Пауль Витман был большим художником. Если у тебя нет другой цели, то тебе следует жить хотя бы для того, чтобы познакомить людей с его искусством. Разве это не может стать целью жизни? — В глазах девушки блеснул слабый свет. — Если ты по-настоящему любила Пауля, то ты обязана сделать это ради его памяти. Он будет жить в своих творениях. И это можешь сделать только ты. Поэтому учись, а я тебе во всем помогу. Тихо и незаметно мы соберем все картины Пауля, поскольку без них не может быть и речи о Пауле как художнике, а уж потом ты примешься за работу. Подумай и о том, что Пауль принадлежал не только Германии, но и всему человечеству...

Эккер прекрасно понимал, что доверие и любовь Эрики он может завоевать только в том случае, если не будет стараться отчуждать ее от памяти о Пауле. Напротив, ему даже необходимо почаще вспоминать о художнике, во всяком случае, до тех пор, пока девушка не поправится. И хотя картины и эскизы Пауля находились в безопасности, Эрике об этом знать не нужно, так как Эккер решил со временем похвастаться, с каким трудом ему удалось собрать их, что будет равносильно целительному бальзаму для чувствительной девушки. В ту пору у Эккера в голове и мысли не было, чтобы сделать ей какую-либо подлость.