Андраш Беркеши - Последний порог

— Где отец?

— Уже лег спать.

— Разбуди.

— А что случилось?

Пустаи сначала закурил, а потом обронил:

— Зови отца, я сам все ему расскажу. Очень прошу тебя, не тяни попусту время, а иди и разбуди его.

Андреа, предчувствуя что-то недоброе, направилась в спальню отца.

— Ради бога, что с тобой, Миклош? — с удивлением спросил Чаба. — Я тебя никогда не видел таким возбужденным.

— Значит, есть причина. — Пустаи нервно забарабанил пальцами по столу: — Угости меня чем-нибудь покрепче. Ром тоже сойдет.

Чаба достал из бара бутылку палинки и наполнил две рюмки.

— Прошу. — Одну рюмку он подвинул к Пустаи, другую взял себе. — Выпьем за твой страх, — спокойно предложил Чаба. — Оба выпили. — Еще налить?

— Благодарю, достаточно.

Через несколько минут в комнату вошел Бернат, а следом за ним и Андреа. Запахнув полы стеганого халата, старик уставился на Пустаи. Тихо поздоровавшись, он пожал ему руку.

— Вы меня помните, господин главный редактор? Мы с вами уже встречались. Может быть, присядем?

Они сели. Бернат потер глаза.

— В чем дело? — спросил он.

— Господин главный редактор, — начал Пустаи, — я бы хотел, чтобы вы верили всему, что я вам сейчас скажу, и не перебивали меня. — Глубоко вздохнув, он продолжал: — Немцы готовятся к оккупации Венгрии. Нам стало известно, что в Анкаре вот уже целый год определенные лица по поручению нашего правительства ведут переговоры с представителями англосаксов на предмет заключения с ними сепаратного мира. Я полагаю, если я назову здесь несколько имен, то это будет для вас достаточно веским доказательством, что все сказанное я не взял с потолка. Вот эти имена: профессор Альберт Сент-Дьерди, профессор Мессарош, Андреаш Фрей и Геза Бернат...

Чаба наблюдал за стариком, лицо которого оставалось неподвижным — он даже не моргнул. Почти безразличным голосом он попросил дочь принести ему трубку.

— Продолжайте, господин инженер, — ободрил он Пустаи.

— Агенты гестапо в Венгрии составляют списки неугодных им лиц. Я, правда, точно не знаю, есть ли в этих списках ваше имя, но, как мне кажется, есть. Я хотел бы попросить вас: скройтесь куда-нибудь, пока еще не поздно. По крайней мере, до тех пор, пока мы не удостоверимся, что ваша жизнь находится в безопасности. Моя просьба распространяется и на Андреа. Вот и все, что я хотел вам сообщить.

В этот момент Андреа вернулась в комнату с трубкой и кисетом. Поблагодарив ее, Бернат принялся набивать трубку.

— А как вы отнесетесь к тому, господин инженер, если я сейчас сниму телефонную трубку и сообщу куда надо о вашей провокации?

Не спуская глаз с лица инженера, Бернат раскурил трубку. Пустаи ничем не выдал своей нервозности, хотя слова журналиста и поразили его. Налив в рюмку палинки, он не спеша выпил ее.

— Пожалуйста, — проронил он, показывая глазами на телефон. — Звоните в полицию или в контрразведку в зависимости от того, какое учреждение вам более симпатично.

Однако Андреа не смогла скрыть возмущения:

— Папа, уж не думаешь ли ты, что Миклош провокатор?

— Глупости, — заметил Чаба, вперив взгляд в попыхивавшего трубкой Берната. — Не сердись, дядюшка Геза, но ты на самом деле сказал глупость.

— Отнюдь нет, — заметил Пустаи, беря Чабу за руку. Посмотрев ему прямо в лицо, он облокотился на кресло. — Осторожность — в наше время вещь необходимая. — Потом взглянул на Берната и продолжал: — В конце концов, я мог бы оказаться и провокатором. Однако господин главный редактор хорошо знает, что я не провокатор. Если бы я им был, то предложил бы вам и убежище. Провокация только тогда имела бы смысл. — Он выпрямился и снял с рукава пальто несколько пушинок. — Меня не интересует, как после моего предупреждения поступит Геза Бернат: будет он прятаться или нет. Будет просто жаль, если он не поверит в опасность, которая ему угрожает. — Задумавшись, он посмотрел прямо перед собой: — Я распорядился, чтобы донесение, в котором будет фигурировать имя господина главного редактора, уничтожили. Правда, я не знаю, что будет обнаружено по другим каналам. — Закурив сигарету, он выпустил дым, и, хотя инженер говорил вроде бы спокойно, Чаба почувствовал за его бесстрастностью хорошо маскируемую досаду. — Предсказания — не мой хлеб, однако я уверен, что немцы в течение года проиграют эту войну. В оккупированных гитлеровцами странах Европы все шире и шире разгорается пламя антифашистской партизанской войны. Насколько мне известно, у нас тоже много антифашистов.

— Какие глупости! — снова заговорил Чаба. — Я просто не пойму, где вы, собственно, живете? Антифашисты? Да еще много?.. — Он махнул рукой: — Не продолжайте, Миклош. Где они, ваши антифашисты? И что они делают? Разве что иногда где-нибудь на стене напишут: «Мира!» или «Долой войну!» И только.

— И это уже неплохо, — заметил Пустаи, — Однако они могут сделать кое-что и посерьезнее.

— Тогда почему же не делают? — Чаба вскочил со своего места.

— Вот об этом-то и следовало бы поговорить. Для ведения результативных действий в первую очередь необходимо единство, а нам, к сожалению, до сих пор все еще не удалось добиться его. И только потому, что мы с недоверием относимся друг к другу.

— И какова же причина такого недоверия? — спросил вдруг Бернат тоном человека, который только что очнулся от дремоты.

Пустаи посмотрел на часы. Время было позднее, и ему хотелось поскорее попасть домой, а если он сейчас начнет перечислять причины, порождающие взаимное недоверие, разговор затянется до утра, однако что-то все же нужно было сказать.

— Причин очень много, — ответил он. — Некоторые группы изъявляют желание выступить на борьбу против немцев, но только без коммунистов, а это просто невозможно. Что бы стало с Европой, если бы в этой войне не участвовал Советский Союз? Англия и Франция тоже, разумеется, обеспокоены судьбой Европы, однако они не спешат с выступлениями, так как хорошо знают, что сокрушить нацизм они смогут только с помощью коммунистов. А вот у нас этого еще не понимают.

— Как это «не понимают»?! — усомнился Бернат, вставая и подходя к инженеру. — Очень даже понимают. — Он вынул трубку изо рта. — Я, господин Пустаи, сейчас вам кое-что скажу. Я не думаю, что очень ошибусь, если твердо заявлю, что вам так и не удастся добиться желаемого единства. Никогда, мой дорогой. Разве что только на бумаге. Невозможно себе представить, чтобы Хорти согласился на проведение совместных акций с коммунистами. Говоря о Хорти, я имею в виду генеральский и офицерский корпус. Венгерский офицерский корпус, дорогой господин главный инженер, родился в период контрреволюции девятнадцатого года. С тех пор офицеры до мозга костей пропитались ненавистью к коммунистам, более того, их ненависть подкрепляется страхом. Большевизма они боятся намного сильнее, чем Гитлера, А за предупреждение я вас благодарю. — Бернат пожал руку инженеру, затем Чабе и, пожелав всем спокойной ночи, ушел в свою комнату.