Андраш Беркеши - Последний порог

— Все это лишь временные явления, — старался как-то отстоять свое мнение Эндре. — Но не следует закрывать глаза и на то, что Гитлер поднял со дна миллионы людей.

— Судя по твоим словам, ты учишься в нацистской семинарии, — с горькой усмешкой произнес Чаба. — Ты принимаешь во внимание только то, что тебе нравится. К сожалению, я и сам мало что понимаю в политике. Однако мне все это не нравится. Это отвратительно.

— А государственное устройство Венгрии ты признаешь? — спросил Эндре Чабу, протирая стекла очков.

— Да, конечно. Какое оно имеет отношение к нацизму?

— Если ты принимаешь наше политическое и общественное устройство, старина, тогда не кривляйся, как циркач, потому что нацистский режим и наш строй зиждутся на одной и той же основе. В настоящее время между ними имеются различия лишь но форме. У немцев нет демократии, но ее нет и у нас. В Германии царит антисемитизм, и у нас — тоже. Национализм в Венгрии развит не менее, чем в Германии. Глашатаем теории превосходства германской расы является Геббельс. А разве у нас нет расовой теории? Если я не ошибаюсь, твой отец является членом того же общества, что и мой отец. Им ведь тоже пришлось доказывать, что они представители чистокровной венгерской расы. В Германии о внутреннем порядке пекутся СА, СС и гестапо. Молодежь воспитывает такая организация, как «Гитлерюгенд». Но ведь и у нас есть политическая полиция, жандармерия, контрразведка и прочие организации. И в Германии и у нас вскармливается дух антибольшевизма. Перечислять дальше? Так как же ты можешь считать злом германский фашизм и одновременно признавать венгерский? И спрашивается — почему? Человек должен быть последовательным. Почему бы тому, кто признает режим регента Миклоша Хорти, не признать режим Гитлера?..

Чаба остановился возле машины.

— Знаешь, Миклош, — сказал он тихо, — с тех пор я о многом думал и понял, что, к сожалению, Эндре во многом был прав.

— Твой друг неглупый человек, — заметил Пустаи. — Последовательно бороться против Гитлера может только тот, кто борется и против Хорти. — Он прислонился к дверце машины и посмотрел врачу в лицо.

— Нам сначала необходимо вести борьбу против самих себя, затем против своих собственных родителей, против друзей за то, что они стали сторонниками фюрера. Это главное. На это намекал и дядюшка Геза. В союз с коммунистами не осмеливается вступить не только Хорти, но и мой отец, да и ни одна из организаций.

— Человек никогда не бывает совсем одиноким, — заметил Пустаи, глядя на пустынную улицу. — Даже человек, приехавший издалека, находит себе друзей.

— Ты имеешь в виду коммунистов?

— Возможно, и их тоже.

— «Возможно...» — Проговорив это, Чаба подумал о Милане и посмотрел в звездное небо: — Знаешь, Миклош, мне чужд мир представлений коммунистов, как, видимо, и мой для них. Дело в том, что красные, вероятно, нисколько не нуждаются в детях землевладельцев.

— Но им нужны врачи-хирурги. — Миклош улыбнулся и положил руку на плечо Чабы: — Странный ты человек, Чаба. Все время говоришь, что далек от политики, а на самом деле только и занимаешься ею. Видишь ли, старина, сейчас вопрос не в коммунистах, а в нацистах. — Помолчав немного, он продолжал: — Если ты не обидишься, хочу дать тебе один совет. Будь поосторожнее со своими друзьями.

— Ты имеешь в виду Эндре?

— Да, его.

— Эндре — фанатик, но порядочный и честный человек.

— Чаба, имей в виду, что фанатики — самые опасные люди. Они со своей чистой совестью способны наделать больше вреда, чем профессиональные уголовники или карьеристы.

— Это глупости.

— С тем, кто из личных интересов, из стремления к власти или же из каких-либо других побуждений присоединяется к фашизму, всегда можно договориться. Такому нужно только пообещать на десять процентов больше, и сделка будет заключена, а вот с фанатиком никакой сделки не совершишь. А ваш Эндре Поор — фанатик. Если он станет фашистом, то, преисполненный религиозной веры, будет убежденно служить нацистам, и грешить он будет отнюдь не в надежде на то, что епископ отпустит ему грех, а опять-таки по своим убеждениям. Правда, среди фашистов имеются и пуритане. Однако с точки зрения жертвы все равно, от кого она страдает: от пуританина или от грешника. Фашистских убийц не следует пытаться понимать, их надо уничтожать. — Он протянул Чабе руку: — Спокойной ночи, старина. До свидания.

Дождавшись, когда Чаба вошел в подъезд, Миклош сел в машину и уехал.

Девятнадцатого марта гитлеровские войска, не встретив никакого сопротивления, оккупировали территорию Венгрии.

Это известие было для Милана неожиданным. Жар у него спал, раны зарубцевались, и он уже планировал, что через несколько дней отправится в путь, разыщет Эгерке на хуторе, установит связь с руководством и начнет действовать в соответствии с полученным приказом. Именно поэтому ему было очень трудно смириться с мыслью, что он не может высунуть носа из подвала. Он был отрезан от всего мира и знал о том, что там творится, лишь со слов Тракселя, который каждый день навещал его. Но старик был плохо осведомлен, большей частью он передавал сплетни и слухи, которые узнавал то от мясника, то от зеленщицы. Однако он очень скоро заметил, что жизнь на проспекте Бечи — оплоте нилашистов — оживилась.

Траксель и Милан забеспокоились и теперь с особым нетерпением ожидали очередного визита Андреа. Пустаи тоже не давал о себе знать, а это тревожило их еще больше. Траксель два раза звонил на завод, но ему отвечали, что господин главный инженер уехал куда-то в командировку.

Однажды вечером Андреа их навестила. Выглядела она усталой и возбужденной. Они буквально закидали ее вопросами. Однако Андреа сначала осмотрела Милана, перевязала, сказала, что выздоровление идет нормально и дней через пять-шесть он сможет встать и немного походить. Необходимости в дальнейших визитах она не видела, и, следовательно, дядюшке Тракселю нужно будет заявить о своем выздоровлении, но, прежде чем сделать это, он должен будет поговорить с Пустаи. Сам же господин главный инженер не появлялся потому, что за несколько дней до начала оккупации исчез из города. Это было вызвано тем, что гитлеровцы заранее составили списки политиков, которые находились в правой оппозиции, и намеревались арестовать их еще до того момента, как гитлеровские войска пересекут государственную границу Венгрии, Милан с изумлением слушал рассказ девушки и никак не мог поверить, что гитлеровским войскам без единого выстрела удалось оккупировать всю страну.

— Паршивая страна! — с горечью воскликнул он. — В ней даже жить не стоит. Прав Гитлер: этот народ нужно переселить обратно за Урал, откуда он в древности пришел в Европу.