Андрей Тургенев - Спать и верить.Блокадный роман

Тем же вечером привидение так охамело, что у самого Московского вокзала закатило щелбан постовому милиционеру и еще гыкнуло, сволочь, прежде чем скрыться в белой пелене. И лупили ведь из двух пистолетов, две обоймы высадили: ушло!

— Ким! — заорал Максим, вваливаясь в конспиративную. — Ты мотоцикл водить умеешь?

— Ты не кричи так, господин товарищ офицер! — шуганул его Викентий Порфирьевич. — Не одни мы еще в городе!

Сегодня глоссолала зацепило три пули, сидел в бинтах, морщился: хоть быстрее чем на собаке заживает, все равно больно.

Максим сиял как медный блин. Был пьян и вытащил огромную бутыль элитного коньяку вдруг вместо повседневной водки.

— Умею, — сказал Ким. — Арвиль научил. И чего?

«Опять этот Арвиль!».

— Да вот подумал я… сцена эффектная. Несется по Невскому мотоциклетка, по середине прямо, где трамвай. А в ней привидение с черепом. И еще с сиреной, допустим. Как вам?

— Я чего, я ничего, — пожал плечами Викентий Глос-солалович. — Рискованно, но эффектно. Мотоциклетку-то где брать?

— Это я найду!

— А ты чего такой счастливый? Удачи на любовном фронте?

— Скорее на оперативном.

Удача на оперативном состояла в том, что наивного Пашу Зиновьева обвести вокруг пальца труда не представило. Зашел поболтать, Паша по уши в пишмашинах, речь об этом зашла естественно, Паша все ныл про неподъемный объем. Максим соврал, что будет ждать эксперта по своей потребности не менее часа. Готов пока помочь в качестве рядового сличателя. Хотя, конечно, за час…

— И то хлеб! — обрадовался Паша. — Тебе какой район — выбирай!

— Давай вокруг моей конспиративной.

— А где у тебя… территориально?

— От Владимирской площади к Литейному, те края.

— А у меня, прикинь, на Мойке, в соседнем доме где Пушкин помер! Держи, помогай…

И быстро обнаружил Максим два образца вариной машинки: и присланный в учреждение с нарочным, и снятый там в присутствии представителя. Изъял их в карман. Взамен втиснул два других, собственноручно изготовленных здесь, на Литейном. Вот и все. О фальшивых документах для Вари можно не беспокоиться.

Все, что можно, запало у Генриетты Давыдовны, а нос заострился и кости прорывали кожу.

— А ведь ты умираешь, Давыдовна, — сообщила Патрикеевна. — Не сегодня-завтра кони кинешь.

— Сэ врэ, — согласилась Генриетта Давыдовна. — Лё шваль…У меня рука уже… это… пальцы не гнутся. Как культяпа. И уж не то что сидеть больно, а даже лежать. Кости больно, жир-то сошел весь. Скорее бы уж. А то дане макабр!

— У Варвары-то… продукты есть, — шепотом намекнула Патрикеевна.

— Я знаю. Предлагала она, добрая душа. Да я уж черту перешла, кажется, решающую. Не выкарабкаюсь я, Патрикеевна. Много же не возьмешь у них. И потом — сегодня есть продукты, завтра нет.

— Это да, — согласилась Патрикеевна. — Втыкнет девке и к следущей двинет. Или самого свои в органах грохнут, они ж там на манер пауков. Слушай, а может это есть у тебя… последнее желание?

— Сахарку бы, Патрикеевна, а? — чуть оживилась Генриетта Давыдовна. — Я у Вареньки спрашивала, а сахарку у нее и нет… Не углядела, говорит, а мама весь слопала.

— Сделаем, — Патрикеевна деловито кивнула и скоро вернулась со столовой ложкой сахара и стаканом настоящего чая.

Генриетта Давыдовна жадно съела сахар, чаю отпила немного и заснула с улыбкой. Патрикеевна оглядела комнату: чего тихо вынести поперек домоуправши, когда хозяйка помрет. Родственников-то не осталось, не Советам же партийным отдавать и не домоуправше. Особо выносить нечего, но так, по мелочам… Часы вот с белкой грамм за 150 хлеба уйдут.

— И вы знаете, Максим Александрович, у нас сегодня жиличка новая с утра! С маленькой девочкой-дочкой. Заселили их в комнату Рыжковых. Эвакуированы из Ленинграда же… с южных окраин, где Путиловский. От фронта.

— И что за люди? Познакомились уже?

— Ой ну так, мельком. Она такая шумная… и неприятная немного. Тут же давай жаловаться, что все плохо, что кушать нечего… Будто другим хорошо! Зато тут же и пользу принесла, раскрыла, что от цинги красный перец идет, если кому хвойный настой не помогает, а мы никто и не знали, даже Патрикеевна. А у нас как раз сохранился красный, представьте! А мне настой не окончательно помогает. А девочка Лиза маленькая такая, бледненькая, молчит и палец сосет… И куклу носит!

Встретились они на улице, у Владимирской церкви, побрели к Невскому, как на прогулку в мирное время. Кафе лишь нет чтоб зайти. Варенька щебетала без продыху, ей только с Чижиком теперь оставалось щебетать, а Чижик последнее время сторонилась.

«Большой теплый платок — вот что срочно надо, — окидывал Максим Вареньку. — И ушанка протертая, но первое — платок. Еще бы как повернуть, чтоб взяла».

— Я предложила Врача, Учителя. Чтобы больше полезных людей! — это Варенька рассказывала про созвездия.

— Их трудно из звезд изобразить.

— Да, Генриетта Давыдовна так же возразила. Но можно ведь постараться! И музыканта бы со скрипкой! Или с контрабасом, он большой, контрабас.

— Шпиона можно…

— Нет-нет! Нужно хороших!

— Шпион может быть советский… Мы ведь засылаем к фашистам разведчиков…

— Так то разведчик, а не шпион, Максим Александрович, — всполошилась Варенька. Дескать, взрослый человек, а путает.

Сам же Максим в ту секунду взвешивал, разыграть ли Вареньку, что есть секретное созвездие… ну, например, Клоун. Занесено лишь в реестрах по спецдоступу как государственная тайна. Решил не разыгрывать.

— Делает-то шпион тоже самое, — улыбнулся Максим.

— Но цели другие! — пояснила Варенька. — Разведчик за добро, а шпион — за врагов. И как же изобразить разведчика?

— Он будто крадется.

— Трудно… Нет, я считаю, что из военных хватает Стрельца. Его можно оставить. А так — больше мирных людей и хороших животных. Муху не надо!

— А мне кажется, Муха — трогательно. Да всякое животное хорошо, не то что человек! И потом, Варенька, разве не должны созвездия отражать жизнь? Если в мире есть и хорошее, и плохое…

— Нет-нет. Вы не понимаете! — раздосадовалась Варенька. — Созвездия же влияют! Должны быть хорошие, чтобы хорошо влиять!

Варенька примолкла. У нее самой из родинок было будто созвездие. Некоторое время шла молча, задумавшись, чуть губу прикусив. Сняла одну варежку, похлопывать ею по ограде Екатерининского сада. Рука тут же покрылась красными цыпками. Максим взял ее в свою согреть. Варенька не убрала, но и как-то не заметила, что держит. А если поцеловать руку — заметит? Рано, нельзя.

— Созвездий больше нет, а ведь звезды-то новые открывают. Я бы назвала какую-нибудь. Или лучше планету! Вот откроют новую планету, ей же нужно будет название!