Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

В полдень Лидия Николаевна отправилась через луг на речку. Еще издали она увидела ребятишек — и Васю и Толю. Они бегали по лугу за бабочками и кричали так, что, наверное, в селе было слышно. Михаил Петрович сидел на берегу, сосредоточенно следя за поплавками. Она осторожно подошла к нему, остановилась шагах в пяти, затаив дыхание.

Вероятно чувствуя, что сзади кто-то есть, он обернулся и глазам своим не поверил — перед ним стояла Фиалковская в светло-синем платье, с крупными бусами на шее.

— Пришла помочь вам рыбу нести, даже тару прихватила, — улыбалась она, взвешивая на руке сумку.

— Рыбы пока нет, но будет, — задорно отвечал Михаил Петрович.

— Дядя Миша, клюет! Клюет же! — закричал подбежавший Вася.

Поплавок, ныряя, уходил в сторону. Михаил Петрович ухватил удилище, дернул верх и сразу почувствовал, что на крючке сидит крупная сильная рыба. Вот на поверхности воды на какое-то мгновение сверкнула ее золотисто-темная спина.

— Сазан, сазан! Тяните, дядя Миша! — выкрикивал Вася.

Как струна, зазвенела натянутая леска, удилище выгнулось дугой и вдруг лопнуло пополам. Не раздумывая долго, Вася бултыхнулся в реку за обломком удочки и вытащил пустой крючок, разочарованно восклицая:

— Ух ты, сорвался! А какой был сазанище! Во-о-от такой, — и мальчик развел до отказа руки.

Глядя на растерянного доктора и мокрого, возбужденного мальчугана, что стоял на берегу с обломком удочки, Фиалковская засмеялась.

— Эх вы, рыбаки, рыбаки, упустили такую добычу! Ладно уж, не огорчайтесь. У меня рыбалка удачней была. — Лидия Николаевна раскрыла сумку, расстелила на траве газету и стала выкладывать подрумяненные жареные куски рыбы. — Садитесь, рыбаки, да подкрепитесь!

Спору нет, человек из распространенного семейства рыбаков-удильщиков кровно оскорбился бы при виде жареной, не им пойманной рыбы, и есть ее, конечно же, не стал бы, хоть режь его на месте. Удильщики в своем роде народ гордый и щепетильный... Вернувшись, например, домой с рыбалки, удильщик готов щедро раздарить свой улов кому угодно — знакомым, соседям. А попробуй выпросить у него хоть маленькую рыбешку на берегу, когда он со священным трепетом следит за поплавком, — не даст, ни за какие деньги не расстанется с пойманной плотвичкой. Это уж точно! Но доктор и его племянники не принадлежали к этому семейству. Они охотно уписывали чужую рыбу.

Ребятишкам не сиделось. Рыба уже съедена, в сумке у тети-докторши других угощений нет, самая лучшая удочка сломана. Что им делать? И мальчики наперегонки побежали в сторону недалекого села. Им, должно быть, не терпелось поскорей рассказать приятелям о том, какого они сазана видели...

Михаил Петрович и Лидия Николаевна остались на берегу вдвоем. Они сидели молча, смущенные этим неожиданным уединением. Время от времени Фиалковская посматривала через плечо на хорошо видимую больницу.

— Что-то часто вы смотрите на больницу, уж не ждете ли сигнала? — предположил Михаил Петрович.

Она посмотрела ему в глаза, покраснела, с удивлением спросила:

— Откуда вы знаете?

— Мне просто кажется...

— Вы очень наблюдательны, — улыбнулась она. — Я действительно посматриваю на больницу не зря... Если Рита поднимет на шесте белую косынку, значит, я нужна там... Это смешно?

— Наоборот, правильно, больница прежде всего. Я только не понимаю, как вы можете покинуть все это? Вас любят в Буране.

— Полюбят и другого. В мире ничего нет вечного.

— Это понятно... И все-таки.

— Я прошу вас, не нужно об этом.

Михаил Петрович коснулся рукой ее светлых мягких волос. Волосы пахли какими-то незнакомыми ему цветами. Он заглянул в ее голубые глаза, и ему показалось, что глаза тоже пахнут луговыми цветами...

Над прибрежным леском, над полусонной тихой речкой и над луговым раздольем стремительно мчал серебристый самолет.

— Вы посмотрите, Лидия Николаевна, какое совершенство форм у этого небесного красавца, — проговорил Михаил Петрович, следя за самолетом.

— По форме красив... А содержание? Может быть, это бомбардировщик!

— Ну и что?

— А то, что у меня лично эти «красивые формы» не вызывают чувства радости, скорей наоборот...

— Но это наш защитник, наша мощь!

— Ах, лучше не было бы такой мощи ни у нас, ни у них... Я давно-давно когда-то читала пьесу Бернарда Шоу, не помню, как она называется, но мне врезались в память рассуждения одного героя. Он говорил, что в искусстве жизни человек за тысячу лет почти ничего не изобрел нового, что нынешний человек и ест и пьет почти то же самое, что ели и пили тысячу лет назад, и дома стоят примерно такие же... А вот в искусстве убивать человек наизобретал такого — уму непостижимо... Один взрыв — и тысячи смертей, как в Хиросиме... Страшно становится.

Внезапно откуда-то налетел резкий ветер. Тревожно зашептались прибрежные камыши, сразу потемнел, будто нахмурился речной плес, подернутый мелкой рябью. Из-за села уже поднималась похожая на косматую медведицу лиловато-бурая туча.

Фиалковская забеспокоилась:

— Ой, сейчас гроза будет. Идемте домой.

— Но Рита еще не подала сигнала, — пошутил Михаил Петрович.

— Слышите, гремит. Это серьезный сигнал.

Они сперва шли, потом побежали навстречу туче, ветвистым вспышкам молний, навстречу дождю. Дождь хлынул сразу. Он обрушился могучим потоком, как водопад, и через какое-то мгновение они бежали уже совершенно вымокшие. Михаил Петрович хотел было снять куртку, чтобы набросить на плечи спутницы, но Фиалковская замахала руками — не надо, теперь не поможет... Подбежав к дому, она достала откуда-то из-под крыльца ключ, отомкнула замок, и они, хохоча, ворвались в докторскую квартиру.

— Вот это прогулочка! — Фиалковская смеялась. Она стояла босая, мокрое платье плотно обтягивало ее тонкую ладную фигурку, и Михаилу Петровичу вдруг захотелось подхватить Лидию Николаевну на руки и носить, носить из комнаты в комнату, как маленькую, и нашептывать что-то.

— Стойте здесь и ни с места. Я быстренько переоденусь, потом о вас подумаем, — шутливо-деловитым тоном распорядилась она и выпорхнула в соседнюю комнату, а вскоре вернулась в шлепанцах и ситцевом халатике. — Теперь ваша очередь. Идите, разоблачайтесь. Там на стуле найдете шаровары и пижамную куртку. — Потом, увидев доктора в коротеньких шароварах и тесной полосатой куртке, Лидия Николаевна опять хохотала, сквозь смех говоря: — Сейчас ни одна душа в мире не признала бы в вас кандидата наук...

Оглядывая себя, Михаил Петрович тоже смеялся.

Фиалковская развесила мокрую одежду над включенной электрической плиткой и опять подошла к нему.

— В этом карликовом одеяний вы мне кажетесь большим-большим и сильным-сильным.

— Но я действительно сильный-сильный, по крайней мере могу поднять вас. — Михаил Петрович подхватил ее, поднял, заглядывая в лицо. Он видел пульсирующую жилку на ее шее, видел светлый пушок на верхней губе, голубые смеющиеся глаза.