Евсей Баренбойм - Доктора флота

В тот же день он прибыл в отряд, в котором отныне должна была проходить его служба.

Отряд располагался на самом берегу. Жилья в отряде не хватало. В одном щитовом домике помещался штаб, в другом жили офицеры с семьями. Личный состав располагался в землянках. Командир, рыжий веснушчатый капитан, по фамилии Кухновец, встретил доктора по-семейному — обнял, поздравил с приездом и пригласил к себе домой ужинать. В восьмиметровой комнатке он жил с женой и сыном. Всю мебель составляли кровать, стол, две тумбочки и чемоданы, на которых спал двухлетний сын.

Увидев гостя, жена командира, полная рыхлая молодая женщина с гладко зачесанными волосами, захлопотала. На столе появился графин с настойкой из черемши, маринованные опята. Васятка подивился, какие они крупные. Пшенная каша с консервами. Узнав, что доктор закончил Академию, командир покачал головой, сказал, не скрывая восхищения:

— Академию закончил — это здорово!

Васятка успел заметить, что сообщение об окончании им Академии всегда вызывало уважительное отношение.

— То, что жену сразу не привез, хорошо сделал, — сказал капитан. — Жить негде. Несколько офицеров сдуру привезли — живут в землянках, как кроты. Пробовали перебиться в японских фанерных сараюшках. Так в этих карточных домиках хуже, чем в палатке. Насквозь продувает.

— А санитарная часть есть? — спросил Васятка.

— Нет, — ответил командир и, заметив сразу вытянувшееся лицо доктора, добавил: — Построим. Соорудим просторную землянку. Завтра же дам команду. Лазарет от нас километрах в пятнадцати. В Горячих ключах. Раньше, кому нужно было, туда ходили.

Остров Рюкатан Васе понравился. Шириной всего несколько километров, он тянулся с севера на юг и показался ему очень живописным. Утром, встав пораньше, Васятка пошел бродить по острову. Он увидел, как над океаном начало всходить солнце, его робкие лучи застряли в утреннем тумане, увидел мощную пенную линию прибоя, с шумом бьющуюся о скалы, густые заросли травянистого, похожего на камыш, бамбука, нашел черемшу, дикий крыжовник, крупные плоды шиповника. Встречалось много кедрачей, но каких-то странных, низкорослых, стелющихся по земле, как драконы, маленьких корявых березок и сосенок с причудливо изогнутыми стволами. В расщелинах скал росли пихты. Васятка подумал, что по сравнению с могучим сибирским лесом, здешний кажется униженным, пресмыкающимся, словно угнетенным. И все же он не сомневался, что Аньке здесь, понравится — дикая природа, безбрежный океан, тишина, нарушаемая лишь ударами волн о скалы. И люди встретили его приветливо, дружелюбно. Каждый стремился подсказать что-нибудь полезное, позвать в гости. Вот только вопрос — где им с Анютой жить? Неужели в землянке? Впервые, еще смутно, робко возникла мысль: «А что если самому построить небольшой дом? Ведь жить придется здесь долго, года два-три. Построить бы он сумел. Но из чего? Надо будет разузнать о строительных материалах».

Через неделю, как и обещал капитан Кухновец, санчасть-землянка была готова. Она состояла из небольшой амбулатории и лазарета на четыре койки. Васятка съездил в Горячие ключи, получил там необходимое имущество, медикаменты. Все аккуратно разложил на сделанных матросами полках, занавесил их марлей. Потом уселся на новый табурет и задумался. Конечно, ни о каких операциях здесь, в примитивной санчасти, не могло быть и речи. Оставалась единственная надежда на лазарет. Там была операционная, а начальник лазарета, высокий полнотелый майор лет сорока пяти, спокойный и медлительный, числился в нем хирургом. Кроме него, в лазарете были еще терапевт и стоматолог Клавочка — молодая женщина, с которой Васятка сразу же подружился. Клавочка была старше Васи на шесть лет. Своего начальника она не любила, первое время он пробовал ухаживать за ней, но Клавочка отвергла его. «Противный, — говорила она. — У него нос заглядывает прямо в рот».

В устройстве санчасти, в знакомстве с отрядом и островом прошли первые два месяца Васяткиной жизни на Рюкатане, После работы ему нравилось с берега ловить рыбу. Тут была не рыбалка, а одно удовольствие — нанизал кусок сельди на самодельный крючок и тащи плоскую, огромную камбалу килограмма на четыре. В ручье полно гольцов. Рыбу он относил на камбуз.

Когда темнело и рыбалку приходилось прекращать, он еще долго сидел на берегу и любовался свечением моря. Стоило катеру носом разрезать волны, как они начинали искриться и сиять изнутри, словно в них горели бенгальские огни. Каждая капля морской воды кишела миллионами самосветящихся микробов. Это было потрясающее зрелище.

Наступила зима — особенно непривычная — с дующими с океана ураганными ветрами, густыми липкими туманами, частыми пургами. Энергичная натура Васятки жаждала деятельности. Днем он еще находил для себя дело — осматривал поочередно всех матросов и офицеров отряда, заводил новую документацию, рисовал таблицы, проводил занятия, но с наступлением вечера становилось невыносимо. Кинокартины привозили редко. Валялся на койке в землянке, играл с офицерами в домино, читал. В двадцать два часа выключали движок и отряд погружался во тьму. Сна не было. Лежал и слушал, как гулко ухает о скалы прибой да воет в трубе ветер.

От штаба отряда к самому берегу шла сооруженная еще японцами узкоколейка. Чтобы развлечься, Васятка ездил по ней на вагонетке, запряженной лошадью.

Однажды, после очередной прогулки на вагонетке, Васятка с ужасом подумал: «Что сказал бы Джанишвили, узнав, на что я трачу время! Ведь он считал, что из меня получится хороший хирург. — Мысль о Джанишвили напугала его, заставила посмотреть на себя со стороны. — Все! — решительно сказал он. — Баста! Надо кончать детские забавы. Для начала попрошу капитана Кухновца разрешить мне дежурства по лазарету».

— Академические знания требуют применения, — глубокомысленно произнес командир, довольно точно отгадав, что происходило с Васяткой. Сам он начал войну сержантом, прошел долгий путь от Кавказа до Праги, воевал с японцами, но военного образования не получил и слово «академия» звучало для него так же, как слово «консерватория» для начинающего музыканта. — Дежурьте, доктор. Не возражаю, — разрешил он.

Теперь по субботам и средам Васятка совершал пятнадцатикилометровый бросок в Горячие ключи. Это совсем не было похоже на кроссы в Кавголове, в которых он не раз выходил победителем. Идти было трудно. Лыжни не было. В лицо бил встречный ветер, липкий снег застилал глаза. В любой момент можно легко сбиться с пути, свернуть в сторону и заблудиться. Но он шел, стиснув зубы, узнавая по одному ему ведомым приметам дорогу. Только объявленный по радио «невыход», верные приметы пурги — летящие в воздухе «белые мухи» да запрет Кухновца могли заставить его отложить намеченный на сегодня поход.