Ибрагим Абдуллин - Прощай, Рим!

— Вот! — сказал Леонид, пододвинув тому под самый нос свой огромный, могучий кулачище.

— Чего вот? Или прикажешь мне до самого конца войны рабом у немцев прожить? Боеприпасы грузить? Покорно благодарю! Умру, но…

— Не спеши.

— Слишком уж долго терпели — не спешили. Больше года гнием в лагере. Итальянцы сковырнули Муссолини. Где-нибудь да должны быть партизаны.

— Правильно. Должны! Но где они? Рядом, в окрестностях Рима, или в Северной Италии? Мы же не знаем. А ты ни слова по-итальянски не можешь сказать. Любой за сто верст по твоей роже увидит, что ты нездешний.

Николай, похоже, соглашается с этими доводами, желваки на скулах перестают дергаться.

— Ладно. А что ты предлагаешь, Леонид Владимирович?

— Нам надо ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.

— За какую еще ниточку? — Дрожжак удивленно пялится на Леонида.

— Попытаемся установить контакт с итальянцами. Без этого трудно надеяться на успех…

В один из дней на станции появился парень. Итальянец. Лет ему, пожалуй, не больше двадцати. Маленький, тщедушный, вроде Сережи Логунова, да и лицом и повадками похож на Сережу. Только странный он: голова непрерывно ходит туда-сюда, будто маятник часов, и порой на него накатывает беспричинный смех. Решили, что юродивый какой-то, поэтому отнеслись к нему без особого интереса. Парень подошел к немцам, выклянчил сигарету, затянулся и захохотал. Потом, подперев ладонями трясущуюся голову, поглядел, как работают пленные. И опять захохотал. Скажешь, наткнулся человек на забавное зрелище.

Вечером, обдумывая впечатления прошедшего дня, Леонид вспомнил юродивого итальянца.

— Послушай-ка, Сережа. Что-то тут не так. Ты по-итальянски малость кумекаешь, улучи момент и попытайся поговорить с этим чудаком…

В час, когда солнце как бы замирает на самой вершине ясного неба, где нет даже намека на облачко, н пронзает своими жгучими лучами землю и все живое, что есть на земле, часовые в изнеможении жмутся к вагонам, ищут тени. Овчарки вытягиваются рядом и, обнажив страшные клыки, дышат шумно, что твой паровоз… И именно в такой час появляется юродивый. Он не прячется, не таится. У него вечно или мешок за спиной, или в руках ведро с початками кукурузы. Останавливается, роется в карманах, ищет, чего бы покурить. Если не найдет, плетется к немцам, заговаривает с ними и заливается смехом. Те тоже хохочут, угощают сигареткой. Они тоже считают его дурачком, не отгоняют и не присматривают за ним. Жарко, скучно, а так все же развлечение.

Выбрав удобную минутку, к нему подходит Сережа и говорит по-итальянски: «Здравствуй, товарищ!» Юродивый задумчиво глядит на него, но это длится только одно мгновение. Вот он уже громко хохочет, обеими руками жмет руку Сережи, сует ему в рот свою сигарету, а когда Сережа хочет взять ее в пальцы, проворно отдёргивает и сам затягивается. Немцы ржут, словно лошади. Сережа хочет отойти, но юродивый тянет его за рукав, проводит двумя пальцами по губам, как по струнам, и успевает сказать шепотком: «Я Орландо Орланди. Чем могу вам помочь? Говорите…» Сережа ничего не отвечает, но смотрит на парня с признательностью.

Вернувшись в камеру, члены дружины проводят нечто вроде совещания. Леонид, выслушав мнение товарищей, делает вывод:

— Очень похоже, что его прислали сюда, чтоб установить связь с нами. — Он хлопает по плечу Дрожжака. — Вот видишь, Коля, ниточку мы с тобой, кажется, нашли. Теперь надо суметь вдеть ее в иголку. Но действовать придется предельно осторожно. Ни малейшей опасности провала нельзя допускать.

— Завтра ты у него насчет партизан разузнай и попроси — пусть помогут бежать, — говорит Дрожжак.

— Про побег пока не заговаривай, — возражает Леонид после минутного размышления. — Скажи, чтобы он нас познакомил с надежным человеком. Как, сумеешь растолковать, что к чему?

Сережа некоторое время сидит, беззвучно шевеля губами, и говорит, что постарается.

Но ни на другой, ни на третий день пленных на работу не вывели. Ребята опять приуныли. Они-то ведь не знали, что творилось в эти дни за стенами их тюрьмы. В ставке Гитлера состоялось совещание, на котором обсуждались операции «Эйхе» и «Студент». Осуществление первой операции, то есть заботу о дальнейшей судьбе Муссолини, фюрер поручил своему любимцу, разведчику и головорезу, Отто Скорцени, а расправу с «вероломными» итальянцами возложил на фельдмаршала Кессельринга. Согласно этому плану, немецкие войска должны занять Рим, покончить с правительством Бадольо и восстановить в Италии фашистскую диктатуру. Но кого поставить на место дуче? Фариначчи? Скорцу?.. А может, лучший выход — вернуть к власти Муссолини? Но прежде его надо отыскать!..

Профессиональный диверсант и убийца обер-бандит Скорцени спешно прибывает в Италию, носится по стране, принюхиваясь, как борзой пес. Нападает на след, но в последнюю минуту, когда казалось уж, что трофей в его руках, терпит фиаско: Муссолини успели перевезти с острова Понца в уединенное место в горах Гран-Сассо, в отель «Кампо императоре»…

Между тем правительство Бадольо под давлением народных масс подписывает с союзниками соглашение о перемирии и 8 сентября 1943 года объявляет о безоговорочной капитуляции Италии перед силами антигитлеровской коалиции. В самой Италии, на островах Средиземного моря, в Югославии и Албании возникают кровавые стычки между немцами и итальянцами. Виктор Эммануил со всей семьей, правительство во главе с маршалом Бадольо и генералитет позорно бегут из Рима.

Для обороны столицы был оставлен мотомеханизированный армейский корпус в составе четырех дивизий: «Арьете», «Пьяве», «Гранатиери» и «Чентауро». Однако в 5 часов утра 9 сентября генерал Табеллини, командир дивизии «Пьяве», получил по телефону приказ отойти к Тиволи. Но почему отступать? И почему именно в направлении Тиволи? Через полчаса такой же приказ и тоже по телефону получил генерал Кадорна, командир дивизии «Арьете», наряду с «Пьяве» считавшейся самой сильной и боеспособной дивизией итальянской армии.

Оценив создавшуюся обстановку, Табеллини решил действовать на свой страх и риск, атаковал сброшенный около Монтеротондо батальон немецких парашютистов, уничтожил четыреста человек, а остальные шестьсот взял в плен. Боевой дух итальянских солдат поднимается, они горят желанием схватиться с нацистами, но приходит письменное подтверждение переданного ране по телефону приказа, и дивизия «Пьяве», только что одержавшая победу, отходит в район Тиволи.

Кадорна, хотя и негодуя, подчиняется нелепым распоряжениям, но прежде чем отступить, дает бой и в двух сражениях успевает крепко потрепать танковые части противника. Между тем командующий корпусом генерал Карбони, человек смелый и решительный, сначала пытается связаться с кем-нибудь из представителей верховного командования. Но тщетно: тех уже и след простыл — все, кто мог, сбежали на юг страны. Тогда Карбони принимает самостоятельное решение и утром 10 сентября приказывает дивизиям Табеллини и Кадорны вернуться на прежние позиции — возобновить оборону столицы. «Пьяве» и «Арьете» были на марше, когда пришло известие о капитуляции, по условиям которой Рим объявлялся «открытым городом», а солдатам предписывалось сдать оружие немцам. Началось разоружение. Тех, кто сопротивлялся, убивали на месте, а остальных отправляли в Германию в концлагеря.