Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны

Мы возвращаемся в класс.

— Порядок? — интересуется у меня Жарков.

— Так точно, — отвечаю я.

— Ну, раз порядок, садись.

Проведя вечернюю поверку личного состава, дежурный по роте сержант командует:

— Рота отбой!

Взводные сержанты командуют своим взводам:

— Первый взвод, отбой!

— Второй взвод, отбой!

— Третий взвод, отбой!

— Четвертый взвод, отбой!

Курки подбегают к своим табуреткам, скорей раздеваются, укладывают на них форму и стремглав разлетаются по постелям. Но это вовсе не означает, что пришло время отдыха. Никто не спит — все ждут «вечерней зарядки». Так проходит минут десять-пятнадцать. Дождавшись, когда офицеры разойдутся по домам к любимым женам или еще к кому, сержант, не раздеваясь, валится на свою постель и спокойно говорит:

— Взвод.

Команда тут же громко дублируется курсантами:

— Взвод!.. Взвод!.. Взвод!

— Строиться.

— Строиться!.. Строиться!.. Строиться!

Все вскакивают и строятся в одних трусах. Дневальный уже стоит не у тумбочки, а у входной двери — на шухере, чтобы вовремя оповестить о приближении дежурного по части, и «вечерняя зарядка» начинается.

Вначале сержант, обычно — Стрепко, как самый молодой (дедам гонять курков — тоже труд) — перечисляет все отмеченные провинности накопившиеся за день и обязательно с указанием конкретных виновников: кто плохо сдал уставы, кто опоздал на построение, у кого были замечания на утреннем осмотре и прочее, прочее. Вывод один — чтобы этого впредь не повторилось, перед сном придется немного поработать всему взводу.

Первые дни усиленно отрабатывались команды «подъем-отбой». Чиркнув спичкой, сержант командует:

— Взвод, подъем! Строиться!

За те недолгие секунды, пока огонь ползет с одного конца спички до другого, надо успеть одеться и построиться. Если спичка погасла, а кто-то еще вошкается, следует общий отбой:

— Отставить! Херово одеетесь.

Сержант снова зажигает спичку:

— Взвод, отбой!

Теперь надо уже успеть раздеться, правильно уложить одежду на табурет, упасть в постель и накрыться одеялом. Так повторялось за один вечер десятки раз, добиваясь полного автоматизма в выполнении операций подъема-отбоя. Правда, хватило двух недель и взвод стал стабильно укладываться в норматив, поэтому потом сразу приступали к упражнениям лежа на кроватях.

— «Уголок» принять! — все, лежа на спине, задирают ноги кверху под сорок пять градусов и так держат до полного изнеможения. Сержант только контролирует:

— Ноги не подгибать! Держи выше!

Кто-то не может, пыжится вовсю, но его ноги падают — и он тут же получает удар кулаком в живот:

— Э-э! Быстро поднял ноги! Я сказал под сорок пять градусов!

Вскоре ноги падают у второго, третьего. Поддав и им, сержант дает команду:

— Отставить! — и не медля переходит к следующему упражнению.

Теперь мы начинаем отжиматься от коек. Мерно под счет до тех пор, пока не выявятся двое-трое отстающих. Этих слабаков сержант бьет в бок, с напоминанием о том, что хороший удар по почкам (по своему отрицательному воздействию на организм) заменяет две большие кружки пива.

Затем мы снова переворачиваемся в постелях на спину и начинаем писать коротенькое «письмо любимой бабушке». Для этого ноги вытягиваются ровно, носки ног также вытянуты по струнке, и каждый перед собой в воздухе выводит трогательное послание: «ЗДРАВСТВУЙ ДОРОГАЯ БАБУШКА!..» Пишем размашисто, без спешки, буква за буквой. Пресс от такой писанины каменеет, и уже едва хватает сил дописать сокровенное: «СЛУЖБА МНЕ НРАВИТСЯ!»

В качестве разнообразия к физическим упражнениям добавлялось «ночное вождение». Все спускались со своих теплых постелей на пол и ползали по-пластунски под койками и между ними.

Вечерняя зарядка длится около часа, от чего сон солдата становится еще крепче и слаще. Как считали сержанты: «Здоровый сон десантника — удар по Пентагону». Никто не страдал бессонницей — все отрубались за какие-то секунды и спали словно покойники. Единственной мыслью в угасающем сознании было, — день прошел — и хрен с ним!

Сразу после отбоя шарахаться нигде не положено, поэтому, если кому нужно постирать форму, подшить воротничок или написать письмо домой, то заранее надо предупредить дневального, чтобы тот растолкал тебя часа в два-три ночи, поскольку самому подняться среди ночи невозможно.

Только сомкнул глаза, дневальный уже будит:

— Эй, вставай.

— Что, уже два часа?

— Ровно два. Не засни, — и дневальный уходит к тумбочке.

До чего же вставать не хочется! Но откладывать больше некуда. Еще находясь в сонном состоянии, быстренько стиранул хэбэ в умывальнике и написал письмо домой — что служба идет нормально и скучать некогда. Все! Скорее в постель. Голова еще не коснулась подушки, как я уже погрузился в глубокий сон.

Пройдя полный курс молодого бойца, на что отводилось почти полтора месяца, мы приняли присягу.

Выдался жаркий, солнечный день. Роты построились на плацу, все в парадках, все блестит: парадную форму готовили к этому знаменательному событию еще за несколько дней. В середине плаца расставлены накрытые красной скатертью столы, за ними стоят штабные офицеры. На почетном месте расположился караул со знаменем полка. В стороне любопытствующей толпой стояло несколько десятков родителей, специально приехавших на это важное мероприятие. Курсанты по одному строевым шагом выходят из строя, берут со стола красную папку с текстом присяги и громко, с интонацией, исполненной пафоса и решимости, зачитывают текст:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимаю присягу и торжественно клянусь… — чтобы не сбиться в эту торжественную минуту, присягу каждый уже знал наизусть — зубрили так, что от зубов отскакивало — специально сдавали зачет. — …Если же я нарушу эту мою клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

Зачитав присягу, я расписался в лежащем на столе журнале. В эту секунду ни я, да, наверное, и никто другой, не задумывался над тем — зачем понадобилось столь пышное представление, венцом которого было поставить подпись в строке со своей фамилией — думать нас уже отучили. Только потом я узнал, что с того момента, как я присягнул на верность коммунистической партии и родному правительству, за провинности меня будет судить не гражданский суд, а военный трибунал.

Вся эта красочная бутафория тянулась несколько часов. От перегрева в полуденный зной двое курсантов упали в обморок. Но это не нарушило общий праздник. Когда все приняли присягу, нас строем повели в кинозал. Там показали патриотический фильм тридцатых годов «Партийный билет»: фильм о настоящих коммунистах, об их бдительности и высокой сознательности.