Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны

Как-то раз ночью я, стоя на посту, в общем-то с безразличием наблюдал, как командир моего взвода Дьячук и ротный вместе с двумя КГБшниками таскали из дворца мимо меня большие тюки и укладывали их в чёрную “Волгу”. Мне только показалось странным — почему Хижняк не приказал таскать эти тяжёлые тюки мне. То было единственный раз, чтобы я видел, как ротный что-то делал сам. Они быстро забили тюками багажник машины, кое-что положили в салон. Затем Хижняк и Дьячук пожали руки КГБшникам, и те уехали. Перед тем как вернуться во дворец, Хижняк подошёл ко мне и сказал:

— Бояркин, ты ничего не видел. Понятно?

— Так точно! — отчеканил я.

И Хижняк ушёл во дворец.

Через день, когда я заступил на этот же пост, наши офицеры и КГБшники провели ещё две такие же тайные ночные операции.

Тем же днём, чтобы удовлетворить своё любопытство и узнать каков настоящий размах вывоза вещей из дворца, я осторожно поинтересовался у молодого, который был моим сменщиком на посту:

— Слушай, а ночью пост проверяли?

— Нет.

— А особисты проходили?

— Не, вообще никого не было, — равнодушно ответил он. По его спокойной реакции я понял, что он на самом деле никого не видел и ничего не темнит.

Мне стало приятно — ведь ротный в таком деликатном деле доверился именно мне. И правильно сделал — другой ещё распустил бы язык, и поползли бы по роте всякие сплетни. А я о ночных похождениях ротного и особистов никому слова не сказал.

Между тем изо дня в день велась упорная борьба с незаконным хранением вещей среди личного состава. Правда, вся борьба сводилась только к изъятию незаконно присвоенных ценностей, и никого за это не наказывали.

По слухам, всё изъятое добро, находившееся на ответственном хранении в одной из комнат штаба полка, долго там не залёживалось: туда частенько любили наведываться офицеры, и как-то незаметно, мало-помалу эта груда вещей сама по себе рассосалась и исчезла в неизвестном направлении.

Мало кому из личного состава удалось сохранить "честно" добытые трофеи. Одним из таких счастливчиков оказался механик-водитель, возивший на БМД комбата и других офицеров из штаба батальона.

Однажды для очередной поездки в его БМД село несколько офицеров. Пока ещё не тронулись в путь, один из офицеров, капитан по званию, намётанным глазом определил в дальнем углу что-то подозрительное, замаскированное тряпками. Капитан там порылся, и действительно, под тряпками прятался переносной магнитофон.

— А это что такое? Твоё?

— Ну, да.

— Где украл? A-а?.. Я кого спрашиваю? Чтоб сегодня же магнитофон сдал. Ясно?

— Обожди, обожди, — неожиданно прервал капитана майор Кирин, который находился рядом. — Чего это он будет отдавать свою вещь? Раз его, значит — его. Пусть слушает музыку. Мы тут, понимаешь, жизнью рискуем, а ещё, получается, и взять себе ничего нельзя. Оставь его в покое, не приставай из-за ерунды.

Бросив на механика злобный взгляд, капитан, соблюдая субординацию, сразу примолк.

Второй раз судьбу механик решил не испытывать. В тот же день он упаковал магнитофон в посылку, написал на ней свой адрес и, как только поехали по делам на кабульский аэродром, отправил её к себе домой.

— Ну, всё! Теперь можно спать спокойно, — с облегчением рассказывал он мне, — Подошёл к лётчику с транспортного самолёта, попросил его переправить домой посылочку по почте. Он согласился, а я снял с руки импортные часы — их я тоже достал во время переворота, и отдал ему — всего и делов-то. Для них такое не впервой. Всё уже налажено: офицеры постоянно им суют всякие посылки. А как ещё отсюда переправить? Только так все и выкручиваются!

Через месяц механик получил письмо от родителей, в котором сообщалось, что посылка с афганским подарком благополучно дошла до дома.

В конце января, когда 40-я армия в основном перевалила через горный хребет Гиндукуш, развернулась и укрепилась на ключевых рубежах, Бабрак переселился в главную правительственную резиденцию — дворец Apг, или как его называли мы Дворец Народов. Наш батальон охраны переехал вместе с Бабраком. Это было то самое место, где я пролежал на земле всю бурную ночь декабрьского переворота.

Дворец Народов в Кабуле — это правительственная резиденция, то же самое, что и Кремль в Москве. Дворец включает в себя несколько зданий, окружённых высокой, метров семь, каменной стеной, которая охватывает его в виде квадрата. Возле стены на довольно большой площади располагались вспомогательные здания и постройки. Всё это хозяйство опоясывалось второй каменной стеной высотой метра два.

Нашему батальону выделили два двухэтажных здания, находящихся на территории самого дворца. Мы сразу принялись к работе по благоустройству комнат: сгребали мусор, вытаскивали всякий хлам, подметали пол, чтобы после переоборудовать помещения в казарму.

Пока все были увлечены работой, один любознательный воин отправился на разведку в соседнее здание. А в нём размещалась кухня, обслуживающая правительство. Заглянув туда и убедившись, что внутри никого нет, он взял с полки жестяную банку, на которой красовался аппетитный ананас, и удалился. На улице он пробил штык-ножом отверстие в банке и принялся высасывать содержимое. Тут его засекли другие:

— Чего это ты присосался? Ух ты! Где сок взял? Дай попробовать!

— А что его пробовать? Вон, идите и возьмите сами, сколько унесёте! Там всякой жратвы — навалом! На всех хватит! — и указал на кухню.

Весть о наличии под боком продуктов питания мгновенно облетела весь батальон, хоть и передавалась по строжайшему секрету. Тут же почти треть личного состава, побросав вёдра и тряпки, рванула в указанном направлении.

— А ты чего возишься? — окликнул меня командир моего отделения сержант Бородин. — Ждёшь, пока всё растащат? Давай, мухой! Не дай бог, мне ничего не принесёшь!

Я понял, что буду виноват, если деду ничего не достанется, и, бросив текущие дела, устремился в общем потоке.

На кухне все лихорадочно хватали со стеллажей разные цветные банки, коробки, кульки, пихали их за пазуху и наполняли плащ-палатки. Пока позволяло время, молодые, набирая провиант для своих "подопечных" дедушек, попутно за делом перекусывали.

И тут случилось непредвиденное. В дверях неожиданно возник тот самый молодой лейтенант, который недавно заарестовывал Хохла. Завидев погром, он выхватил из кобуры пистолет, поднял его над головой и закричал:

— Всем стоять! Стоять на месте и не двигаться!.. Воры! Сволочи! Мародёры! Все под трибунал пойдёте!

Все моментально притихли. Одного припозднившегося гвардейца, который только залетел на кухню, он послал за подмогой — чтобы нас всех арестовали. Кто был подальше от не на шутку возбуждённого лейтенанта, потихоньку начали избавляться от компрометирующих банок или незаметно исчезали в другую, заднюю дверь. Лейтенант, как назло, стоял рядом со мной и махал своим пистолетом прямо у моего носа. Никакой возможности улизнуть не было. В голове теснились самые тревожные мысли, в груди подсасывало нехорошее предчувствие.