Антон Кротков - Воздушный штрафбат

Лямин продолжает погоню. Одна очередь, вторая, третья… Часть снарядов и пуль попадают в «мессершмитт», но он по-прежнему крутит размашистые бочки, вертится, как марионетка в трясущихся руках ярмарочного артиста…

В наушниках раздается крик Красавчика. Нет, это не торжествующий возглас победителя. В голосе друга боль и ужас.

Андрей бросает недобитого врага и разворачивает машину на 180 градусов. То, что он видит, его потрясает. Тот самый притаившийся где-то четвертый «Ме-109» уже расстрелял его ведомого и снова уходит на высоту. Увлекшись погоней, Лямин оставил друга без прикрытия, и бдительные глаза кружащего в вышине хищника сразу заметили это…

Увидев одинокого немца, Одесса ринулся на него. У Леонида было такое чувство, что сегодня ему наконец повезет. Красавчик так увлекся погоней, что не заметил рухнувшего на него сверху врага. Только когда снаряды забарабанили по «Яку», Леня понял, что дело дрянь. Оглушительно хлопнуло под ногами. Кабину заволокло пороховым дымом. Леонид посмотрел вниз и не поверил своим глазам. Половинка разбитой правой педали лежала на полу кабины в маслянисто-бурой жиже. Носок унта [172] Унты — разновидность сапог для холодного климата. представлял собой кашу из окровавленного мяса, кусков сапожной кожи, войлока. Леня попытался пошевелить раненой ногой — и вскрикнул от острой боли. Самолет предательски начал заваливаться на крыло. Летчика стало трясти от ужаса.

Но это было только начало выпавших на его долю злоключений. Из пробитого водяного радиатора вдруг хлынул кипяток, ошпарив летчику ноги даже сквозь толстый полетный комбинезон. Горячий пар жег лицо. От боли и ужаса Леня почти ничего не соображал. И все-таки каким-то чудом ему удалось посадить самолет «на брюхо».

«Як» спланировал на лесное болотце. Глубокий снег смягчил посадку. Крылья, словно ножи, прорезали просеку в реденьком лесочке, состоящем из тонких чахлых деревцев. Крича от чудовищной боли, летчик вывалился из кабины и по пояс провалился в снег.

Вокруг стояла абсолютная тишина. А ведь до линии фронта было всего километров двадцать. Красавчика всего трясло, слезы текли по его щекам. Он понимал, что необходимо взять себя в руки, ибо он просто умрет в этом диком лесу. Но боль и чувство жалости к себе были так сильны, что рыдания сами собой вырывались из груди…

Спустя какое-то время ему показалось, что боль немного утихла. Леня перевязал изувеченную ногу бинтом из медицинского пакета, попытался съесть немного шоколада, но не смог. Его мутило, по телу разливалась свинцовая тяжесть. Ему стоило больших усилий заставить себя встать и двигаться. Леонид срезал ножом подходящий костыль и медленно заковылял в сторону линии фронта, держа направление на Восток…

Первый раз Красавчик потерял сознание, присев немного отдохнуть и прислонившись к стволу сосны. Еще даже не сгущались сумерки. Очнулся он уже в полной темноте. Было страшно холодно. Толстый меховой комбинезон уже не грел. Страшно болела раненая нога в унте. Леонид вспомнил, что с ним случилось и где он находится, лишь когда вдруг осознал, что слышит гул канонады. Значит, до передовой недалеко…

Второй раз летчик потерял сознание, видимо, прямо на ходу. Очнулся Леня, почувствовав на своем лице чье-то жаркое, невыносимо зловонное дыхание. По щекам и носу прошелся большой горячий язык. Леонид открыл глаза. Его затуманенный взор различил огромную лохматую башку низко склонившегося над ним лесного зверя. Не сумевший впасть в спячку из-за затеянной людьми войны, огромный медведь шатуном бродил по голодному зимнему лесу в поисках добычи. Запах крови поманил его за много километров отсюда. Теперь зверь должен был только убедиться, что перед ним не мертвечина, а пригодное для еды мясо.

Леонид вскрикнул, и громкий голос человека отпугнул медведя. Зверь отскочил, встал на задние лапы и угрожающе глухо зарычал. Сбросив перчатку, летчик протянул руку, чтобы достать из нагрудного кармана комбинезона пистолет, и тут косолапый, клацнув челюстью, бросился на него.

Видимо, в крайней ситуации глубинное подсознание включило какой-то защитный механизм, который до предела обостряет у человека реакцию и инстинкт выживания. А иначе как объяснить, что, видевший до этого мишек только в зоопарке, Красавчик сумел увернуться от страшного бокового удара когтистой лапы. Медведь гребанул пустоту. Из его широко открытой пасти вырвался протяжный рев.

Если бы хищник сразу сбил человека с ног, ему оставалось бы только довершить дело. А так Леня сумел отскочить назад и выиграл драгоценные секунды, чтобы извлечь пистолет.

Бурая гора опять налетела на него, словно ураган, обдав звериным духом. Медведь сгреб человека в свои объятия. Кости и ребра человека затрещали, как сухой валежник. Однако двухслойная кирзовая шкура мехового комбинезона сразу не поддалась медвежьим когтям. Своими длинными клыками медведь попытался вцепиться человеку в голову. Именно таким укусом в голову медведи и убивают двуногих конкурентов. Хрустнули руки, которыми Леонид попытался прикрыться. Сперва зубы хищника только скользнули по полетному шлему. Потом в суматохе схватки шлем слетел с головы человека и медведь снова клацнул челюстью. Леонид успел немного отстраниться, и соскользнувшие по его голове звериные зубы содрали с черепа лоскут скальпа с волосами. От боли и злости Леонид тоже взревел матерым медведем. Вертясь в страшных объятиях, он наконец сумел дослать патрон в патронник «ТТ» и начал стрелять в подминающую его под себя махину. Зверь обмяк и всею тяжестью навалился на человека…

Когда через несколько часов на место битвы человека и зверя случайно вышла возвращающаяся из немецкого тыла советская разведгруппа, ее бойцам открылась следующая картина: посреди небольшой поляны огромной бурой горой возвышается туша убитого лесного великана, под ним лежит человек в летном обмундировании. С первого взгляда на летчика было видно, что на нем живого места нет. Одной рукой он сжимал рукоять пистолета, а в другой держал большой клок медвежьей шерсти…

Выключив мотор, из кабины истребителя Лямин вылезал очень медленно. Долго копался с замками привязных ремней. При этом старался не смотреть на проходящих мимо летчиков и своего механика. В полку уже наверняка знали о его «подвиге». Андрей чувствовал такое угрызение совести, такой стыд, что готов был забиться куда-нибудь в дальний угол, только бы не показываться на глаза ребятам и командиру. Думать о том, что Леня погиб по его вине, было невыносимо. «Как теперь оправдаюсь перед всеми, — тоскливо думал Андрей. — Лучше бы меня тот “мессер” срубил. Тогда все было бы просто, а так…»