Антон Кротков - Воздушный штрафбат

То, что новая подруга в первый же вечер отдалась ему — по-животному — в кустах, не смутило Церадзе. Напротив! Его пьянила и возбуждала эротическая игра, которую новая знакомая затеяла с ним. Он терял голову, когда, попрощавшись с любимой в вестибюле ее института, вдруг замечал, что у поднимающейся по лестнице подруги под юбкой нет трусиков.

Прошла всего неделя после их знакомства, а Церадзе уже не мог ни о чем думать, кроме как о своей Леле; был готов баловать и терпеть все ее капризы.

Правда, поначалу родители Лели— простые рабочие — резко отрицательно относились к тому, что с их дочерью встречается мужчина, годящийся ей в отцы. Эти порядочные, но простые люди по наивности считали свою Лелечку идеалом чистоты и невинности.

Впрочем, достаточно было Георгию один раз появиться в их доме, и своим неотразимым обаянием он сумел завоевать симпатию и полное доверие родителей возлюбленной. «Лучшего зятя нам и не надо!» — в конце застолья поднимая рюмку, заверил гостя отец Лели.

Но до начала войны свадьбу сыграть так и не удалось. А в конце июня 1941 года на базе НИИ ВВС и Наркомата авиапромышленности для обороны столицы был срочно сформирован 401-й истребительный авиаполк. Укомплектован он был летчиками-испытателями. Церадзе, как один из ведущих тест-пилотов НИИ ВВС, тоже попал в этот особый полк. Теперь почти все время ему приходилось проводить в небе или на полевых аэродромах. В Москву — для встреч с Лелей — удавалось вырываться нечасто. Тем не менее Церадзе заботился о девушке как о законной супруге: до копеечки переводил ей свой офицерский оклад. Когда на прошлой неделе ему неожиданно выплатили две тысячи за сбитый бомбардировщик, — тоже немедленно отправил деньги Леле. Чтобы она и ее родители не голодали в связи с начавшимися в Москве перебоями с продуктовым снабжением, Церадзе старался при любой возможности отправлять им сэкономленные продукты из своего усиленного летного пайка.

В телефонных разговорах Леля благодарила Георгия за заботу, но с некоторых пор Церадзе не чувствовал в ее словах прежнего тепла и кокетства. Не понимая, в чем причина такой перемены, мужчина всей душой рвался в Москву, чтобы попытаться вернуть ускользающую любовь, но воинской долг требовал его присутствия здесь — на фронте. Оказалось, что душевную боль переносить гораздо труднее, чем физическую…

В конце обеда Георгий подошел к знакомой официантке и нежно полуобняв ее за талию, бархатным голосом попросил достать ему водки.

— Георгий Вахтангович, вы же на дежурстве, — изумилась подавальщица. — И потом, сами знаете: водкой заведует старший повар.

— А ты поговори с ним, Любочка. Тебе он точно не откажет. Поверь — во как надо! — Георгий сделал характерный жест возле своего горла.

Официантка была удивлена и одновременно заинтригована: если такой серьезный малопьющий мужчина просит дополнительное спиртное, значит, с ним произошло нечто экстраординарное. И конечно, со свойственным женщинам любопытством она жаждала услышать какие-нибудь душещипательные подробности личной драмы импозантного красавца-мужчины. Но Георгий не оправдал ее ожиданий. Прозвучал сигнал тревоги. Он залпом выпил принесенную официанткой водку и, не закусывая, бросив девушке на бегу «Спасибо, Любочка, за мной коньяк и розы!», поспешил к самолету.

По дороге Церадзе еще раз забежал в штаб и снова позвонил в деканат института, где училось Леля. Ему важно было хотя бы услышать ее нежный голосок. Но на другом конце провода ответили, что студенты четвертого курса только что уехали на строительство укреплений. «Ничего, — решил Церадзе, — вот вернусь с задания, сразу пойду к комполка с просьбой отпустить меня на сутки по личному делу в Москву. Он поймет».

Истребитель МиГ-3 часто напоминал Церадзе своим стремительным «кинжалоподобным» силуэтом о профессии его отца — профессионального танцора-кинжалиста. Отец мечтал и из сына сделать артиста редкого эстрадного жанра. На всем Кавказе осталось всего два мастера, владеющих секретами полузабытого искусства. В детстве Георгий много гастролировал с отцом, однажды даже выступал на даче самого Сталина под Сухуми. И все-таки изображать джигита, втыкая зажатые в зубах бутафорские кинжалы в сцену, ему быстро наскучило. Горячая кровь предков-абреков заставляла искать по-настоящему рискованное мужественное ремесло. Если бы Георгий не стал летчиком, то все равно нашел дело, связанное с постоянным риском и оружием.

Немецкие бомбардировщики, на перехват которых их подняли по тревоге, истребителям так и не встретились. Зато в районе села Сычевка они заметили на дороге длинную колонну немецкой пехоты и техники. Чтобы не возвращаться на базу с неизрасходованным боезапасом, командир группы принял решение штурмовать.

Какое это было удовольствие — расстреливать с бреющего полета в панике разбегающихся фашистов! В азарте Церадзе снижался до высоты 10–15 метров, уничтожая все, что попадалось в прицел: танки, машины, пехоту. В его кровь выплеснулось такое огромное количество адреналина, что он и без водки опьянел бы.

Вскоре дорогу заволокло густым черным дымом. Это горели подбитые бензовозы.

На МиГах стояли радиостанции, так что летчики поддерживали между собой связь.

После того как командирский истребитель в очередной раз выскочил из полосы дыма, его пилот запросил одного из своих ведомых:

— Георгий, ты где?

— Я на втором развороте, восьмерка идет следом за мной, — тут же услышал в наушниках шлемофона командир. Это означало, что штурмовая карусель продолжается, и скоро от вражеской колонны, двигавшейся маршем на Москву, будут напоминать лишь догорающие остовы машин и усеянные трупами обочины дороги.

На выходе из следующего захода командир вновь запросил Церадзе. Но на этот раз в наушниках было тихо, только потрескивали радиопомехи. Командир забеспокоился.

— Георгий отзовись! Ты где есть? Я тебя не вижу, генацвали.

Не обращая внимания на обстрел с земли, командир снизился до минимальной высоты и несколько раз прошелся вдоль шоссе, но самолета товарища нигде не увидел. И вдруг с некоторой задержкой отозвался второй ведомый:

— Командир, Георгий погиб. Я сам видел… Его подбили из танкового пулемета, и он таранил бензовоз…

Церадзе выполнял разворот для очередного захода, когда его подловила зенитка. Очередь прошила двигатель. Мотор вспыхнул, словно свечка. Также в результате попадания малокалиберного снаряда сорвало с кабины фонарь.

Пожар разгорался очень быстро. Бензин затекал в кабину и тут горел. Снаружи кабины длинные оранжевые языки пламени, вырывающиеся из-под капота двигателя, в отсутствие фонаря тоже «облизывали» пилота. Будь Церадзе в обычном комбинезоне, он бы очень быстро превратился в хорошо прожаренный окорок, но кожаное пальто-реглан сопротивлялось огню, даря летчику драгоценные минуты, необходимые для того, чтобы покинуть самолет. Тыловика, который продал Церадзе «из-под полы» это пальто, потом поймали на какой-то махинации и за распродажу госимушества расстреляли по приговору трибунала. Но зато теперь его реглан оттягивал для Церадзе страшную смерть и давал возможность спастись.