Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии

Сандра вышла из комнаты и поднялась к свекрови, не зажигая света в гостиной. Свет, падавший из комнаты маркизы, достаточно хорошо освещал лестницу. Ночник на тумбочке у ее изголовья придавал спящей восковой оттенок, что делало ее похожей на разбинтованную мумию, с кожей, прилипшей к черепу, с пустыми глазницами, а ледяной холод, зеркала и мрамор усиливали сходство ее спальни со склепом. Сандра прошла в ванную, включила все лампы и на столике, уставленном румянами, помадой и кремами, которыми София каждое утро подкрашивала свою хозяйку, наконец обнаружила снотворное. Это был гарденал, и она взяла одну таблетку. «Достаточно», — подумала Сандра. Она уже налила воды в стакан, но, подняв глаза, снова увидела в зеркале закутанную в одеяла маркизу, и странная мысль пришла ей в голову. Держа в руке стакан и пакетик с гарденалом, Сандра бесшумно пересекла спальню, всколыхнув огонек ночника над стеклянным сосудом с маслом красивого золотистого цвета, и вышла. У себя в комнате она поставила стакан, положила снотворное на столик под лампой и сделала еще несколько шагов, зябко пряча руки под мышками. Ей казалось, что она стоит на краю огромной темной пропасти, голова у нее кружилась, и она села в кресло, боясь, что не удержится на ногах, если подойдет к столику, на котором лежало лекарство. Сент-Роз — это всего лишь несчастный случай, камень, о который она споткнулась. В стакане с водой, в самой глубине, поблескивали искорки света. Однажды, когда Сандра была еще девочкой, какой-то человек бросился под поезд. Он потерял сына, и друзья говорили, что тоска извела его. Сегодня Сандра поняла смысл этого выражения. Она теперь узнала, что такое крах, полный разгром, что значит дойти до предела. Встав с кресла, она подошла к столику, взяла стакан. «Что я собираюсь делать?» Она долго и пристально смотрела на игру света в стакане воды. «А ведь, боже ты мой, достаточно выйти, пройтись по улицам, чтобы это стало невозможным!» Но выйти из дома нельзя, улицы погружены в холод и тьму, дежурные кричат, требуя соблюдать затемнение, а она боялась темноты. Едва поставив на стол стакан рядом со снотворным, она поняла, что теперь между нею и этими двумя предметами уже такая близкая связь, такой тесный сговор, что он сметет ее сопротивление, сделает его бессмысленным. Каждый раз, проходя мимо стакана с водой, глядя на игру огней в нем, ей казалось, что такие же огни загораются, гаснут и таинственно сплетаются у нее в мозгу. Она схватила снотворное и высыпала таблетки на столик. Они были белые, к середине слегка утолщенные, и на них виднелись какие-то буквы. Она долго их рассматривала, не пытаясь сосчитать, хоть и знала, что понадобится порядочная доза. Холод объял ее сердце, но не проник внутрь. Сандра поджала ноги, легла на край кровати, лицом к столику. Дом был по-прежнему как бы придавлен тишиной. А там, на другом конце света, стакан с водой ловил лучи лампы, а за ним на комоде мертвые часы показывали четыре часа двенадцать минут, и эти два времени — «неподвижное» время и то, которое продолжалось, — вскоре должны были слиться и всего на одно мгновение создать ту же иллюзию, которая жила в ней. Жалела ли она, что встретила Сент-Роза? Отдалась ему не в обычном смысле слова, а всем своим существом. Поверила, что благодаря ему в ней вновь родилось то, что казалось угасшим? Но к чему теперь эта проснувшаяся нежность? Шаркающей походкой она подошла к часам, посмотрела на них — «Я схожу с ума», — легла поперек постели, закрыла глаза. И как обычно, когда ей не хватало «грифа», Сандра испытала неприятнее ощущение, будто земля вращается вокруг своей оси все быстрее и быстрее, и, хотя заснуть ей не удавалось, она продолжала лежать до тех пор, пока часы в гостиной не пробили четыре раза. Тогда она поднялась, сбросила халат, ночную рубашку и стала одеваться, как одевалась обычно, собираясь в город: выбрала тонкое белье, натянула чулки, проверив, целы ли, надела туфли с пряжками — правая подметка протерлась, на левой сносился каблук, — в голову пришли и эти мелочи, но их мгновенно поглотил стремительный вихрь, бушевавший в сознании, потом открыла шкаф, достала свое любимое платье с длинным рядом пуговиц на спине, смутно понимая, что дух и тело ее уже в разладе друг с другом, что она уже плохо воспринимает реальность, не отдает себе отчета в назначении многих вещей. Когда Сандра была совсем готова, она посмеялась над собой, как могла бы посмеяться над другим человеком, чье поведение показалось бы ей забавным. Четыре часа двенадцать минут на этих неисправных часах, служивших в комнате всего лишь украшением, и четыре часа десять минут на ее ручных часиках. Цифры на эмалевом циферблате в малюсеньких розочках редкого совершенства были лишь игрой воображения, издевкой судьбы. Она так резко схватила стакан, что часть воды выплеснулась. Выждала, пока вода устоится и на ее поверхности образуется тонкая серебристая пленка. Сандра больше не думала ни о муже — «Бедный, бедный Луиджи», — ни о Сент-Розе, ни о маркизе, ни о ком, сосредоточилась на одной только мысли, сжимавшей ее все тесней, затягивавшей все туже вокруг нее свою петлю, отдалявшей ее от того, что было в ней еще живого и могло бы ее спасти. Эти часы, эти дни и предстоящие годы добавятся к другим и образуют бесформенную массу прошедшего времени, времени прожитого — невыносимого тяжелого бремени. «Я могу проглотить два раза по две таблетки уже лежа», — подумала она и, сев на кровати, оглядела свой туалет. «Быть может, кто-нибудь и поплачет обо мне», — эта мысль камнем, сорвавшимся с выжженной солнцем горы, прокатилась в ее сознании. И она проглотила первые две таблетки.

Кто мог бы предположить, что под фермой и под бугром, поросшим виноградником, находится целая вереница небольших подземных помещений, образующих бывший некрополь древней цивилизации, о которой Лука и его брат Паскуале даже понятия не имели? Здесь обычно хранили бочки и жбаны с вином, закрытые не пробками, а слоем масла и картонной крышкой. В некоторых погребах еще стояли саркофаги, вмурованные в стены и украшенные хорошо сохранившимися барельефами. Самый примечательный из них изображал женщину, сидящую на возвышении и принимающую в дар пальмовые листья и цветы. Подопечные Луки и Паскуале (два англичанина, американец и голландец), скрывавшиеся здесь, встретили Сент-Роза сердечно. Эти пятеро жили в подземелье без дневного света — его заменяли им керосиновые лампы, — спали они на походных койках. Столами и стульями им служили ящики. Лука ждал еще двух пилотов, после чего предполагалось известить проводников.

Англичане были единственными уцелевшими членами экипажа «Веллингтона», подбитого над Адриатикой после выполнения задания на Далматинском побережье. Они были захвачены в плен немецким катером в момент, когда, совершив побег из поезда, который вез их в Германию, на надувной лодке отчаливали от берега. Американец, пилот «Мустанга», был сбит над Анконой. Он выбросился с парашютом и приземлился в горах, его подобрали местные крестьяне. Что касается голландца, то это был не летчик, а офицер-механик с английской плавучей базы, наткнувшейся на мину во время боев за Анцио. Из воды его вытащили немцы и лечили ему ожоги в военном госпитале, а однажды ночью, во время воздушного налета, он сбежал.