Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Лопай! — сказал Петька.

Конек фыркнул и отшвырнул мордой сено.

— Ну, значит, сыт, коли не хочешь, — заключил Петька. Он оглядел большой двор, с довольным видом приметил колодец и направился в хату.

Ни в черной комнате, ни в горнице никого не оказалось. Вдруг Петька вздрогнул от неожиданности. За дверью среди других вещей висели синие галифе. У него захватило дыхание. Не в силах превозмочь искушения, он потрогал брюки. «Эх, ну и сукнецо! Кавалерийские! Да… Было это у Махно, то раз, два — и точка!» Но новое положение обязывало, и он, покряхтывая и стараясь больше не смотреть на брюки, отошел к окну.

В сенях послышались шаги. С озабоченным выражением на полном румяном лице в хату вошла невысокая женщина в аккуратно повязанном белом платочке.

— Здравствуйте, хозяюшка, — вежливо поздоровался Петька. — Вот в гости к вам заехали.

— Здравствуй, здравствуй, сынок! Я и то бачу — конь во дворе. — Она внимательно посмотрела на Петьку. — Поди, исты хочешь, сынок?

— Не смею отказаться, мамаша, — сказал Петька с солидным достоинством. Он отпустил ремень и присел на лавку.

Хозяйка поставила на стол сало, кринку молока и нарезала хлеба.

— Ешь, ешь, коханый, — ласково говорила она. — меня тоже вот сынок второй год на службе. Может, и его хто покорме. Долго вы в нас простоите?

— А что?

— Да мне пидти треба, а хату некому поберегти.

— Иди, иди, мамаша. Я побуду, — успокоил Петька. — Только вот брюки бы ты убрала.

— На шо?

— Ну, мало ли кто зайдет. Унести могут.

— Шо ты, голубчик! Христос с тобой. У нас такого сроду не бывало.

— Мало ли чего не бывало. Время военное. Галифе — эти тоже вроде военные. Так что все может случиться. Ты все же, мамаша, убери их от греха.

Хозяйка недоуменно посмотрела на Петьку, сняла с гвоздя брюки, свернула их и унесла в горницу запереть под замок.

Петька вздохнул с радостным сознанием, что искушение на этот раз миновало его.

В приоткрывшейся двери показался Сачков. Он глянул по сторонам и, потянув носом, спросил:

— Ну как, Кожин, квартира?

— Квартира что надо, и колодец во дворе, — бойко сказал Петька.

— А почему один стал?

— Я, товарищ взводный, как раз с левого фланга шел. Вот и остался последним.

— Перейдешь ко мне на квартиру, — помолчав, сказал Сачков.

— Хозяйка просила хату постеречь.

— Тебя просила? Гм… Скажите, пожалуйста! Так ты, значит, сторожем?

— Вроде того.

— Ну, в таком случае я до тебя перейду. Вместе сторожить веселее… Ты, Кожин, вот чего мне скажи: почему у тебя конь худой?

— Не ест, товарищ взводный. Все уши поджимает. Может, больной?

— Больной? А ну пойдем посмотрим.

Петька вылез из-за стола, прихватив с собой остатки сала.

Они вышли во двор.

Петькин конек, понурив голову и распустив губы, стоял у телеги.

— Тебе, Кожин, приходилось за конями ходить? — спросил Сачков.

— Да вроде не приходилось, товарищ взводный.

Я ведь городской житель.

— Та-ак… А чем ты кормишь его?

— Известно чем — сеном. Ну, овес, когда бывает, тоже даю.

— Понятно. — Сачков покачал головой.

— А что понятно-то, товарищ взводный?

— Слушай сюда. Вот, скажем, поступил бы ты к хозяину работать, а он бы тебя одной картошкой кормил.

— Ну?

— Так ты бы не только уши поджал, а обложил бы его и туда, и сюда, и обратно. А? Правильно я говорю?

— Все может быть.

— Вот. А конь — животная бессловесная. Сказать не может, но сразу видать — не любит и презирает тебя. А сам, поди, думает: «Ну и хреновый кавалерист мой хозяин».

— Ну?

— Ты не нукай, а слушай! — рассердился Сачков. — Я тебя, дурака, научить хочу. Вот!

— Чем же мне его, взводный, кормить? — недоумевая, спросил Петька.

Сачков с гневным видом покачал головой.

— Еще спрашиваешь! Морковки расстарайся. Сечки засыпь с мукой. Сена настоящего достань. Соображать надо! А ты вот полез из-за стола — скорей сало в карман, а нет, чтоб хлеба коню. А конь — первейший твой друг. Другой конь лучше тебя соображает, только что человечьего языка нет… Я вот действительную службу в пограничниках служил. Так вот был у нас на заставе конь. Костиком звали. Старый служащий. Еле ходил. Два шага пройдет, на третьем падает. Да… И до чего умный был! Вся застава его любила. Ну, приезжает до нас новый ротмистр, пошел на конюшню и Костика увидел. «Это што, — говорит, — за шкилет? Отвести одра на живодерню. Даром казенное зерно ест». Ну, повели нашего Костика. Вся застава вышла его провожать, да как крикнут «ура!». А Костик, значит, почувствовал. Как подскочит! Шею выгнул, хвост трубой, а сам галопом, галопом! Ну, думаем, сейчас весь рассыплется. Проскакал он эдак шагов сто, упал и подох. Вот, брат, какой умный конь: помирать, так с музыкой. А ты говоришь!.. Я вот с новобранства конишку получил. Егоркой звали. Маленький, косматый и кусался. Так я попервам, как он на меня бросился, морду ему побил, а потом начал лаской брать. И так мы с ним подружились, что я ему свою жизнь рассказывал… Вот, Кожин, какие дела. Коня любить и уважать надо, как родного брата…

Пользуясь дневкой, бойцы сидели на лавочке за воротами. Тут были Митька Лопатин, Харламов, молодой казак Аниська и хозяин — бывалый солдат с выскобленным до синевы подбородком, успевший повоевать и на японской войне, и на германском фронте. Он щедро угощал бойцов табаком, поддерживая разговор на злободневный по тому времени вопрос о продразверстке.

— Ты, товарищ, будь добрый, вот чего мне растолкуй, — говорил он, обращаясь к Харламову. — Скажи, кто такой есть средняк? А то иные-прочие под одно гребло всех метут — и кулака и средняка. «Вы, — говорят, — есть паразиты». А разве я убил кого? Будь добрый, скажи.

— Что ж, можно. — Харламов, собираясь с мыслями, сбоку посмотрел на солдата. — Середняк, стало быть, есть такой человек, который посередке стоит и, как бы сказать, к капиталу не приверженный. Ну и…

— Подожди, Степа, я объясню ему по-партийному, — перебил Митька Лопатин. — У меня тут газетка есть. Шибко хорошо написано. — Он порылся в сумке, достал газету, бережно развернул ее и, значительно посматривая то на солдата, то на Харламова, начал читать.

— «… Середняк — это такой крестьянин, который не эксплуатирует чужого труда». — Митька строго поглядел на солдата. — А ты, отец, как? Эксплуатируешь?

— Как это? — не понял солдат.

— Чужим хребтом не живешь? Сам работаешь или работника держишь?

— Какого там работника! — отмахнулся солдат. — Сыны у меня были, сейчас на фронте, только младший дома, вот мы втроем и работали.

— Сыны не считаются. Слушай дальше: «… не живет чужим трудом, не пользуется ни в какой мере никоим образом плодами чужого труда, а работает сам, живет собственным трудом».

— Значит, я и есть самый средняк! — обрадовался солдат. — Ну, дай тебе бог доброго здоровья… И как это в газете все понятно написано!