Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Видишь, Алеша, каждая девушка, если она уважает себя, всегда поставит себя так, что к ней будут относиться по-товарищески. У нас, у женщин, как-то больше, чем у вас, жизненного опыта.

Вихров молча смотрел на Сашеньку.

— Знаешь, Алеша, я так благодарна своему отцу, — говорила она. — Я ничего никогда не скрывала от него, и он многому меня научил.

— А я вот своего отца не помню, — сказал Вихров.

— Умер?

— Нет. Погиб в русско-японскую войну. Он был военный… Штурманом на «Наварине». Рассказывали, что он первым бросился в море, когда японцы предложили им сдаться в плен.

Они помолчали.

— А что Маринки не видно? — спросил Вихров.

— Она в дивизию поехала, — сказала Сашенька. — А что?

— Да нет, я просто так спросил. — Вихров взглянул на часы. — Ну, Саша, мне пора, — сказал он, поднимаясь.

— Торопишься? — спросила Сашенька.

— Да. Нужно по делу.

— Так ты, смотри, заходи.

— Обязательно.

Вихров попросил у Сашеньки бинт, попрощался с ней и вышел из сада…

Чуть брезжил рассвет. Эскадрон собирался на сельской площади. Тихо подъезжали тачанки. Во тьме вспыхивали красные огоньки папирос. Воздух свежел. Бойцы переступали с ноги на ногу, в который раз оправляли седловку. В одном из дворов, захлопав крыльями, заорал петух. Ему ответили с другого конца, и по всему селу на разные голоса понеслось петушиное пение. Небо на востоке светлело. В глубине площади мелькнул силуэт всадника. Слышно было, как он, подъехав к эскадрону, спешился, звякнув стременем. Впереди что-то заговорили, и знакомый голос Ладыгина подал команду. Люди зашевелились и, перестраиваясь попарно, повели лошадей в поводу. Ездовой крайней тачанки тронул вожжами и крикнул вполголоса:

— А ну, орлы, шевелись!

Пристяжные, прижав уши, чуть присели на задние ноги, легли в шорки и дружно потянули постромки. Постукивая колесами, тачанки одна за другой потянулись вслед эскадрону… Еще долго, все затихая, слышались конский топот и дребезжанье колес. Потом и последние звуки потонули в утренних сумерках.

Вихров вел разъезд рысью. Вправо от дороги глухой, темной стеной стоял вековой лес. Между частыми стволами деревьев мелькали крошечные фигурки дозорных.

Обогнув глубокую балку, разъезд вышел к вершине горы. Вихров остановил лошадь и стал смотреть влево, где за узкой полоской реки, бежавшей по зеленому лугу, виднелись маленькие, как спичечные коробки, домики с красными крышами.

— Товарищ командир, глядите, дозорный знак подает, — доказал Митька Лопатин.

При виде махавшего шашкой дозорного Вихров решил остановить разъезд, оставив за себя Сачкова, а самому проехать вперед. Он спустился по косогору, переправился через глубокий ручей и подъехал к дозорным. Харламов, старший дозора, стоял на пригорке и, раздвинув кусты, смотрел на тот берег реки. Три бойца лежали в высокой траве и, переговариваясь шепотом, посматривала вперед. Леонов наблюдал правую сторону, где находилось открытое поле. Лошадей держал Миша Казачок.

— Противник, — сказал Харламов, оглядываясь через плечо.

Вихров слез с лошади, передал ее ординарцу и подошел к Харламову. На противоположном берегу, правее моете, он увидел двух уланов. Придерживая беспокойно переступавших лошадей, они стояли на месте и, видимо, совещались о чем-то.

— Только двое? — спросил Вихров.

— Да. Минут пять как стоят, — сказал Харламов. Один из уланов, сидевший на большой серой лошади, переложил пику на бедро и тронул лошадь рысью к реке. Высоко вскидывая ноги и пригнув голову к могучей груди, лошадь побежала по блестевшей под солнцем росистой траве.

— Змей, а не конь! Такой один пушку потянет, — с восторгом произнес лежавший в кустах боец в шахтерской блузе.

Не доезжая моста, улан остановился, из-под руки оглядел противоположный берег и возвратился к товарищу. Оба опять постояли на месте, потом повернули лошадей и грузно поскакали назад, к перелеску. — А пики-то везут все равно как дрючки, — сказал Харламов насмешливо. — Эх, мне бы пику! Показал бы я им, как пикой владеть!

— Чего же ты свою в обозе покинул? — покосившись на него, спросил боец в шахтерской блузе.

— Одному, что ль, возить? — огрызнулся казак. — Твоя-то где?

— Нам, шахтерам, она не с руки. Раз попробовал на коня садиться, а она мне промеж ног воткнулась. Ну ее! Сдал в обоз.

Вихров, все время смотревший в бинокль, жестом прекратил разговоры: из перелеска на болотистый луг, растянувшись гуськом, рысью выезжали уланы.

Вихров пересчитал всадников, их было восемь, написал донесение и отправил связного к Ладыгину. Потом он разделил дозор на две части, укрыв бойцов в засаде.

Уланы ехали рядами по двое. Шагах в двух от переднего ряда на заметно прихрамывающей лошади ехал пожилой рыжий поручик. Сердито хмурясь, он громко выговаривал полному капралу с толстым животом.

Вихрова поразила немецкая речь офицера.

— Ферфлюхтер швейн! Старий каналий! — гневно говорил поручик, багровея. — Зачем зидлайть на мене серым лошадким, а? Надо било зидлай на мой вороному лошадя! Он кароший! Шипко отшень луччи… У, старий каналий! Мой будет тебя непременно шерта посылайт…

Вихров толкнул локтем Мишу Казачка и, ломая кусты, широким прыжком махнул на дорогу.

— Бей!..

Он обрушил клинок на голову поручика. Тот ткнулся вперед, на секунду повис на поводьях и боком сполз на дорогу. Уланы кинулись к мосту. Но навстречу им ударил Харламов с бойцами.

— Отдай пику, пан! — страшным голосом гаркнул Харламов, подскочив к капралу.

Харламов перехватил клинок в зубы и, на скаку поймав пику, рванул ее на себя. С треском лопнул бушмат [31] Бушмат — кожаная петля на нижнем конце пики. . Капрал поднял руки.

Вдоль лесистых холмов, то едва слышно, то, когда поддувал ветер, накатываясь волной, потрескивали ружейные выстрелы. Там эскадрон Ладыгина вел бой с охранением укрепившегося противника.

Поткин стоял на опушке и, подняв локти, смотрел в бинокль. Вдали за рекой, в дрожащем солнечно-дымчатом мареве, раскрывалась заросшая лесом холмистая панорама деревни; и казалось, и холмы, и леса, и деревянная колокольня с почерневшим от старости куполом шевелились и двигались, стремясь подняться в ослепительно синее небо.

Поткин опустил бинокль и посмотрел влево, где в нескольких шагах от него сидели в тени Ушаков и квартирмейстер Гобаренко, недавно спасенный из плена.

— Ну как? — спросил Ушаков, перехватывая взгляд командира полка.

— Сильно укрепились, — сказал Поткин. — Здесь их так не возьмешь.

Ушаков поднялся, подошел к командиру. полка и, расставив ноги, тоже стал смотреть в бинокль.

— Что-то я не разберу, где у них окопы, — сказал он, пристально вглядываясь.

— У самой речки мельницу видишь? — спросил Поткин.