Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

Четверо суток двигалась так конница Павлова, теряя боеспособность, не находя ни фуража, ни тепла, ни пристанища, ночуя под жгучим ветром в открытой степи…

Поздним вечером Павлов сбил с ходу конную группу Думенко и, пользуясь метелью, внезапно навалился на ночлег частей Конной армии.

Дважды белые с отчаянием смертников кидались в атаку, в борьбе за тепло пуская в дело, кроме оружия, зубы и кулаки, но подоспевшие полки 6, 4 и 11-й дивизий вытеснили их снова в степь, на мороз.

Несомненно, что без поддержки Конной армии ударной группой 10-й армии, находившейся в оперативном подчинении Буденного, результат боевых действий на главном направлении Кавказского фронта был бы не столь значителен. Хоть и немногочисленные, но стойкие 20,34 и 50-я стрелковые дивизии, в особенности 20-я, являлись осью маневра Конармии.

В последних числах февраля почти все основные силы красных и белых сгруппировались на сравнительно небольшом плацдарме. По ходу часовой стрелки этот плацдарм можно обозначить следующими населенными пунктами: Ростов — Великокняжеская — Торговая — Новоалександровская — Староминская. Линия Посад Иловайский — Егорлыкская — Торговая делила этот плацдарм на две почти равные части — север и юг.

25 февраля под селом Средне-Егорлыкским произошел удачный для Конной армии встречный бой с объединенными силами белых. Крупной победе послужила хорошо организованная разведка. Едва разведчики поднялись на возвышенность, как взводный Ступак, ехавший при головном дозоре, увидел внизу, в засыпанной снегом широкой лощине, стоявшую на привале конницу белых. Тут скопилось несколько тысяч всадников. «Все было черно от конницы», — рассказывал после Ступак. Момент был исключительно выигрышный, тем более что среди белых солдат не было ни одного офицера: проявив величайшую беспечность, генерал Павлов собрал совещание командного состава вблизи передовой линии фронта. Последнего обстоятельства Ступак, конечно, не знал, но и того, что он увидел, было более чем достаточно. Взводный ахнул и сломя голову помчался к начдиву. Городовиков мигом распорядился. Двигавшаяся ближе к голове колонны конная артиллерия полевым галопом выскочила на огневую позицию, молниеносно снялась с передков и прямой наводкой — бац! бац! бац! — открыла беглый огонь по скученной коннице. Произошла невероятная паника. Каждый спешил унести ноги — кто пеший, кто конный. Артиллеристы рубили постромки, вскакивали на упряжных лошадей и уносились кто куда мог…

Слева, где шла 6-я дивизия, тоже доносился шум боя. Встретившись с частями 4-го конного корпуса белых, Тимошенко энергично атаковал неприятеля, сбил его и преследовал. Но тут к белым подошли резервы. Опираясь на развернувшуюся в центре 20-ю стрелковую дивизию, буденновцы вновь перешли в наступление. Вскоре белые дрогнули и, не выдержав повторных атак, начали постепенно отходить. Командующий войсками деникинцев генерал Сидорин, следивший за ходом боя с самолета и бросавший бомбы, по слабости зрения или по другой причине никак не мог определить, где свои, где чужие, и, как оказалось, усердно бомбил своих, чем и способствовал усилению паники.

Однако 28 февраля попытка взять Атаман-Егорлыкскую силами одной конницы не удалась. Особенно пострадали приданные Конармии кавалерийские дивизии Гая и Блинова. Они встретились с хорошо организованной обороной, попали под сосредоточенный артиллерийский огонь и подверглись фланговым конным атакам. От всей Кавказской дивизии Гая осталось 300 сабель, меньше полка. Сам Гая был тяжело ранен. Пришлось отойти.

К деникинцам беспрерывно подходили подкрепления. Теперь не оставалось никакого сомнения, что именно тут, в районе Атамаы-Егорлыкской, в самые ближайшие дни произойдет генеральное сражение между основными силами красных и белых и это сражение определит исход гражданской войны на Северном Кавказе.

Об этом и думал Ока Иванович, лежа на своем сундуке и краем уха прислушиваясь к разговорам бойцов.

— Ну а что тебе Тимошенко? — говорил Харламов молодому бойцу в заячьей шапке. — Строгий? А как же! С вашим братом, стало быть, иначе нельзя — забалуетесь…

Самим хуже будет… А так, в рассуждении мыслей, человек он справедливый, заботливый.

— Правильно, — подтвердил пожилой боец с забинтованной головой. — Я его хорошо знаю. Я ведь раньше в пехотной Богучарской дивизии служил, в конной разведке, на Украине формировались. Да. А под Новым Осколом в госпиталь попал. Плохо. Врачей нет, и сестер тоже. Поразбежались. Потому как продовольствия не было. Перевязать некому. В общем, тяжелое положение. И вот аккурат он в госпиталь заходит. Смотрит — непорядки.

— Это ты за кого говоришь? За Тимошенко? — спросил Митька Лопатин.

— Ну а за кого же! За него и говорю. Ты слушай. Да, заходит и спрашивает: «Ну как, ребята?», А бойцы ему в ответ: «Як воевать — так треба, а як заболели — так никому не треба: йоду немае, бинтов немае…» Тут он ужас как осерчал! Вызывает бойцов, с ним было два эскадрона, и приказывает: «Снять всем нижние рубахи, выстирать, высушить, нарезать бинтов и перевязать раненых пехотных товарищей». Потом потребовал эскадронного лекпома, назначил его главным врачом госпиталя и пообещал из него душу вытряхнуть и от мягкого места ноги оторвать, если он будет плохо лечить. Вот, братцы, как!

— Что и говорить — справедливый командир, — согласился взводный Ступак.

— Батыр [22] Батыр — богатырь (калмыцк.) , помнишь, я достала целый сумка бинтов? — спросила Харламова сидевшая рядом с ним смуглая девушка.

— Помню. Все рубахи порвали, а тут бинты… Молодец, Нарма! И я, стало быть, твоими бинтами пользовался. — Харламов дружески положил руку на плечо сестры, шутливо обнимая ее.

— Не надо! — гневный огонек сверкнул в темно-карих глазах девушки.

Не любила Нарма Шаншугова, когда ее трогали. Даже такой батыр, как Харламов, которого она втайне очень любила, не имел права на это.

— Не сердись, — Харламов принял руку, искоса оглядывая прекрасное, словно чеканное из бронзы, лицо молодой калмычки, а сам подумал: «Ну и девка золотая!..»

В дверях задвигались. Вошедший штабной ординарец справился, не тут ли квартирует начдив 4-й Городовиков. На вопрос Оки Ивановича, зачем его нужно, ординарец отвечал, что командующий армией требует всех начдивов к себе.

Городовиков присел. Рядом спал на лавке начштаба. Оке Ивановичу было жаль будить начальника штаба, который, как он знал, всю прошлую ночь просидел над бумагами. Он нагнулся и тронул плечо крепко спавшего на полу человека в очках. Это был начальник оперативной части штаба дивизии Новиков, недавно прибывший с курсов командир, на вид совсем мальчик, лет девятнадцати.