Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— На этом дело и кончилось? — поинтересовался Вихров»

Харламов посмотрел на него с таким видом, словно обиделся.

— Да что вы, товарищ командир, — сказал он, покачав головой. — Тут самые бои начались. Вы, может, думаете, что все это легко проходило? Порубали, погнали, и только? Нет, было такое — умру, не забуду. Ведь с обеих сторон сошлись рубаки, каких свет не видывал. Кай мы сбили их под Егорлыком, так потом до самого Новороссийска с боями гнали. Там, под Егорлыком, меня снова поранили. Было совсем конец пришел, да спасибо комиссару нашей дивизии Хрулеву. Он там всех выручил.

— Да. Замечательные ваши бойцы, — заметил Вихров, помолчав.

— Очень даже хорошие ребята, — подхватил Харламов. — Друг за друга крепко стоят. Товарищество понимают. Да вот у меня есть дружок, Дмитрий Лопатин. Он из-за меня тоже в одиннадцатую дивизию перешел. Вместе служим. Молодой, лет двадцать, а старому бойцу не уступит… И начдив у нас замечательный. Раньше был Матузенко, а теперь Морозов заступил. Вот это командир! Они с Семеном Михайловичем еще с партизанского отряда вместе…

Так они беседовали почти до полуночи и, только наговорившись вдоволь, собрались спать. Харламов тут же заснул, но Вихров еще долго ворочался. Перед ним стояла страшная картина замерзающего в степи конного корпуса белых…

Утром поезд наконец прибыл в Ростов. Харламов надел буденовку и пошел к коменданту вокзала справиться, когда будет поезд в Майкоп. Спустя некоторое время он возвратился и сообщил, что Конная армия уже несколько дней как выступила из Майкопа и не сегодня-завтра будет в Ростове и что в находившийся по соседству Батайск уже прибыли какие-то конные части.

— Так что, можно полагать, я ошибся при первом подсчете?

— Возможно.

— Ну а сколько теперь у вас получается, Сергей Николаевич? — спрашивал Зотов своего собеседника, секретаря Реввоенсовета Орловского, который сидя за счетами напротив него, помогал ему составлять списки личного состава.

Орловский быстро прикинул на счетах.

— Вы не учли нестроевых в Особой бригаде, — сказал он, поправляя очки.

— Ну вот, теперь правильно. — Зотов доброжелательно взглянул на Орловского. — Так и запишем.

Он пометил итог и, взяв лист чистой бумаги, начал что-то писать.

— Степан Андреич, вы бы хоть перерыв, что ли, сделали, — укоризненно заметил Орловский. — Нельзя же так! Поберегите здоровье. Уж скоро вечер, а вы с раннего утра не вылезаете из-за стола… Посмотрите хотя бы, какие я замечательные книги достал, — кивнул он на маленький столик, на котором лежали три толстых тома в роскошных кожаных переплетах.

Зотов отрицательно покачал головой.

— Нет уж, друг мой. Я, знаете, привык доводить до конца каждое дело.

Он с солидным достоинством причесался, густо покашлял и, морща лоб, погрузился в работу.

На улице послышался шум подъехавшей машины. Орловский подошел к окну посмотреть.

— Командующий приехал, — сказал он.

За стеной послышались звуки торопливых шагов, дверь распахнулась, и в комнату быстро вошли Ворошилов, Буденный и Щаденко.

Они подошли к большому столу, за которым сидел Зотов, и стали рассаживаться.

— Сергей Николаевич, — позвал Ворошилов Орловского, — берите бумагу, присаживайтесь. — Он взглянул на часы. — Так„. Какие у нас сегодня вопросы?

— Первое — приказ на поход, — сказал Буденный. — Степан Андреич, приказ готов?

— Готов, товарищ командующий. Только переписать не успел.

— Не будем терять времени, — сказал Ворошилов. — Вы, товарищ Зотов, прочтите по черновику, а мы послушаем.

Зотов взял приказ и, кашлянув, начал медленно читать, после каждою пункта вопросительно поглядывая то на Ворошилова, то на Буденного.

Приказ предусматривал порядок движения Конной армии с Северного Кавказа на далекий Юго-Западный фронт. Армии предстояло пройти походным порядком более тысячи верст, двигаясь через Ростов на Екатеринослав и Умань.

Зотов кончил читать и убрал приказ в папку.

— Все? — спросил Ворошилов.

— Все, Климент Ефремович.

ЧАСТЬ ТЕКСТА УТРАЧЕНА

стриженными усами и прямым тонким носом, он надел буденовку и, оправив френч, вышел во двор.

Бурый с белыми бабками жеребец Гладиатор, а попросту Мишка, привязанный у тачанки рядом с небольшим рыжим коньком, встретил его приветливым ржаньем.

Ординарец Крутуха, терский казак, деловито вьючил седло.

— Здравствуй, Крутуха! — поздоровался Ладыгин.

— Здравия желаю, товарищ комэск! — не отрываясь от работы, бойко ответил Крутуха.

Иван Ильич подошел к коню и заглянул в переметные сумы.

Крутуха бросил на командира быстрый взгляд.

— Консервы с полка привезли. Какие-сь чудные банки, не по-нашему на них написано. Трофеи. Я уж получил, — негромко проговорил Крутуха, искоса поглядывая, какое впечатление произведет на командира его сообщение,

— Добре. Смотри береги. Они нам еще в пути пригодятся, — сказал Ладыгин.

Он оглядел двор и увидел лежавшего на бревне большого сазана.

— Где рыбу взял? — с удивлением спросил он.

— Ребята принесли. Бреднем наловили.

— Вот это добре. Отдай хозяйке на завтрак.

Крутуха молча кивнул.

— Не перековать ли нам правую? — спросил он, когда Ладыгин с грубоватой нежностью потрепал жеребца по упитанной шее.

Иван-Ильич нагнулся, поднял у жеребца ногу и стал внимательно осматривать ковку. Мишка прижал уши, шаля, куснул Ладыгина зубами за плечо и, притворяясь рассерженным, грозно всхрапнул.

Иван Ильич выпрямился.

— Ты что ж это, а? Разве можно хозяина так? — Он с укоризненным видом покачал головой. — Фу, срам какой!

Увидев, что глаза хозяина смотрят с обычным мягким выражением, Мишка повел ушами, качнул мордой, словно улыбнулся. Он хорошо знал, что этот молчаливый ласковый человек только притворяется сердитым и никогда не ударит. Жеребец доверчиво ткнулся губой в хозяйский карман и, получив кусок сахару, захрустел, помахивая коротким хвостом и медленно двигая надглазными ямками.

Ворота скрипнули. Держа под мышкой сундучок и шинель, во двор вошел военком первого эскадрона Ильвачев.

Не спеша ступая длинными ногами, Ильвачев подошел к Ладыгину, поставил сундучок, положил сверху шинель и раздельно, словно отрубая слова, сказал:

— Здорово! К тебе назначен. Военкомом. — И, помолчав, добавил: — Во всех отношениях.

— Ну? Вот это добре! — искренне обрадовался Ладыгин.

Еще во время формирования в Туле их связала общая любовь к книгам. Иван Ильич знал, что Ильвачев до революции был наборщиком в типографии, где, работая по ночам, испортил зрение. Поэтому при чтении ему приходилось пользоваться очками. Очки он терпеть не мог, постоянно терял их и вообще относился к ним с крайним пренебрежением.