Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

Батареи тронули рысью. До моста оставалось с сотню шагов, но тут справа и несколько позади защелкали выстрелы.

— Галопом! — скомандовал Шаповалов, видя, как впереди него начали падать люди. — Вправо с дороги!

Орудия съезжали одно за другим к сухой лужайке. Там, лежа в траве, вели ружейный огонь бойцы эскадрона Черевиченко. Сам он стоял у копны сена и из-под руки, с надетой на нее плетью, смотрел в сторону опушки.

— Ну что там видно? — спросил Шаповалов.

— А черт их разберет! Они ж в кустах сидят, — отвечал Черевиченко, хмуря бритое лицо. — А ну, гляди, гляди! Уланы!

— Где?

— А вон по-над лесом.

Шаповалов увидел, как среди редких деревьев замелькали всадники на серых лошадях. Они быстро спешивались и разбегались в стороны.

Шаповалов оглянулся посмотреть, что делалось на батарее. Номера сноровисто снимали орудия с передков и выкатывали их на огневую позицию. Лошадей ставили тут же за копнами сена: другого укрытия не было.

— Эй, командир батареи! — крикнул Шаповалов Семенову, который вместе с бойцами, взявшись за колесо, вытаскивал загрузшую пушку. — Давай! Давай, брат, скорей!

— Сейчас… Подожди немного, — хрипло сказал Семенов. — А ну поддай, братцы!.. — «Братцы», каждый почти вдвое старше своего командира, дружно подхватили орудие и выкатили его на лужайку.

Со стороны леса послышались пулеметные очереди. Все чаще и чаще защелкали ружейные выстрелы. Шаповалов подал команду. Батареи ударили беглым огнем. Вдоль опушки поднялись столбы черного дыма. Там вместе с разрывами снарядов взлетали и, словно нехотя, медленно падали срезанные осколками вершины деревьев. Шаповалов не отрывал глаз от цели. В промежутках между выстрелами до него долетал бойкий голос Семенова:

— Огонь!.. Огонь!.. Огонь!..

Раздававшиеся в эту минуту надрывный вой самолетов и звуки рвавшихся бомб не сразу дошли до его сознания. Все его внимание было сосредоточено на полном поражении уже замолкнувшей цели, и он продолжал вести стрельбу, пока кто-то громко и уже в третий раз не окликнул его. Он оглянулся и увидел знакомое лицо связного бойца, но не сразу понял, что тот ему говорит. Боец передавал, что прорыв расширен и остальные дивизии переправляются выше по реке. Ему надлежало по прохождении моста Особой бригадой сниматься с позиции и присоединяться к колонне.

Шаповалов посмотрел на дорогу. По гати широкой рысью проходили последние ряды Особой бригады. За ними двигалась еще какая-то и, видимо последняя, часть. Впереди ехали два хорошо знакомых ему всадника. Одни из них на рыжей в белых чулках, другой на буланой лошади. Они говорили что-то и смотрели на него. Шаповалов огляделся и теперь только заметил среди дымящейся травы двух-трех запрокинувшихся навзничь бойцов и пушку с подбитым колесом. На лафете, обхватив его руками, лежал светловолосый человек без шапки. Шаповалов подошел к нему и тронул его за плечо.

— Семенов! — позвал он. — Командир батареи!

— Что ты? — Семепов поднял измазанное кровью лицо и бессмысленными глазами посмотрел на него.

— Фу, а я думал, убили тебя, — сказал Шаповалов.

— Ну да! Еще чего выдумал! — прохрипел Семенов, вновь поникая головой.

— Семенов, слышь… Отбились мы. Понимаешь, нет? Вставай, брат, вставай!

К Шаповалову подошел старый боец с перевязанной головой.

— Контузили его, — заговорил он, показывая на Семенова. — Они как в первый раз бомбы кинули, так поранили наводчика и двух номеров. Тогда он сел за наводчика. И стрелял и командовал… А потом они обратно налетели и давай крошить. И его, значит, контузило.

Со стороны моста подскакал конный сапер. Крутясь на горячившейся лошади, он закричал:

— Эй, батарея! Какого лешего вы тут стоите?! Давай скорей! Мост будем взрывать!..

Шаповалов приказал подобрать раненых, снять замок с подбитой пушки и вывел батареи на уже пустынную гать. Отсюда было видно, как шевелящаяся впереди большая колонна расходилась двумя черными рукавами вправо и влево и, извиваясь на поворотах дорог, скрывалась в лесах.

— А ведь ловко получилось — весело сказал подъехавший к Шаповалову Черевиченко. — И сами вышли, и весь обоз выкатился.

— Что и говорить! — подхватил Шаповалов. — А я, понимаешь, как хватил по ним картечью, думал, придется мне там вместе с батареей остаться — весь боекомплект расстрелял.

— И ничего не осталось?

— Четыре снаряда.

— Да, здорово вышли…

Вокруг стояла тишина. И только где-то в стороне, изредка колебля воздух, раскатывался глухой гул тяжелых орудий.

Конная армия четырьмя колоннами двигалась на Гру-бешов — Владимир-Волынский…

Вихрову стоило большого труда разыскать свой дивизионный обоз. Всю ночь шло движение, и только к рассвету части остановились на отдых.

Отпущенный Ладыгиным до полудня, Вихров объездил почти все лесные дороги под Грубешовом, где скрытно от авиации располагались войска, и, наконец, после долгих расспросов обнаружил полевой госпиталь в лесу у берега речки. Брезжил рассвет. В белесоватой полумгле стояли среди деревьев санитарные линейки, телеги с распряженными и поставленными вокруг них лошадьми. На линейках и под деревьями лежали и сидели раненые. Около них хлопотали сестры с серыми от усталости лицами, в халатах, испачканных кровью. Над бивуаком вился едкий синеватый дымок.

В лесу пахло осенней прелью, смолой и теми особыми острыми запахами, которые приносит с собой осень.

Вихров не любил ничего немощного, и теперь весь этот вид множества искалеченных и больных людей был не то что неприятен ему, а вызывал чувство какой-то досады, ложной виноватости в том, что он, такой здоровый и сильный, ходит меж ними.

— Эй, Вихров! А ты еще живой? — окликнули его из-под куста. Там сидел человек в нижнем белье, с опухшим бледным лицом.

— Кимвалов? — радостно вскрикнул Вихров, встречаясь взглядом с лихорадочно блестевшими глазами товарища. — Здорово! Вот никак не думал увидеть тебя. Ты что, ранен?

Он присел подле Кимвалова и, узнав, что его товарищ по курсам вот уже вторую неделю страдал от лихорадки, тут же спросил, не слышал ли он, где находится раненая сестра Веретенникова. Кимвалов сказал на это, что ночью умерла какая-то сестра милосердия, но фамилии он не знает.

— И как она мучилась, бедняжка! — говорил он, придерживая руку товарища, словно не хотел скоро отпускать его от себя. — Она, понимаешь, была в грудь ранена, а потом, когда ее везли, так ногу оторвало снарядом. Какая жалость! И, говорят, совсем молодая.

«Сашенька!» — подумал Вихров, чувствуя, как внутри него что-то оборвалось. Он наскоро попрощался с товарищем и быстрыми шагами направился к опушке, где, как сказал ему Кимвалов, находился приемный пункт госпиталя.