Иван Акулов - Крещение

— Недокур, вы чего ж немца-то из коридора не выбросите?

— Не марать же рук до еды. Там еще трое или четверо, — сказал Недокур, подходя к Охватову. — Один даже газеткой рыло себе накрыл: культурно, так сказать, умер. Покушайте, товарищ младший лейтенант. Только оно керосином отдает.

— Вот здесь еще консервированный горох, целые стручки. Ничего на гарнир к мясному, — говорит Козырев и подает открытую банку взводному.

— Отрежет нас здесь немец — будьте уверены. Залезли мы ему под шкуру.

— Да, аппендикс классический, — поддерживает его Козырев.

— Уйти бы нам отсюда, товарищ младший лейтенант, — предлагает Недокур.

— Сегодня уйти, а завтра снова брать кровью?

— Тоже вариант не из лучших, — заключает Козырев.

— Вот-вот, — соглашается Недокур, — куда ни кинь — везде клин. «Катюш» бы сюда да танков — расчихвостили бы мы этот городишко в пух и прах.

— Там заместитель командира полка капитан Филипенко интересовался нашими делами.

— А насчет жратвы не порадуешь? — спросил Недокур.

— Писарь Пряжкин сказал, что нашему взводу принесет сам.

— Вот это уже хорошо. Толковый ты человек, Абалкин. Надо и впредь посылать тебя за боеприпасами.

— Псиной у вас тут пахнет.

— До тебя вроде ничем не пахло.

— Кто ходит?

— Ты же спал, Рафил Кулиджан.

— Спал не спал, товарищ командир. — Кулиджан поправил на голове свою серую смушковую шапку, которую сохранил из дому и очень дорожил ею, умолк виновато.

— Если ты, Кулиджан, еще уснешь, я застрелю тебя. Понял или не понял?

— Как не понял, — покорно ответил боец, и Охватов, приглядевшись к нему, заметил, как испуганно хлопали его ресницы.

— Ходи часто, товарищ командир. Часто ходи.

— Место высокое — для обороны лучше и не подобрать. И обзор.

— Я гляжу, ты мыслишь категориями заправского военного, — тихонько отозвался Козырев и вздохнул: — А я вот гляжу на этот город и совсем о другом думаю. Ведь Мценск, Коля, редкостный город. Уж я не говорю, что это сама русская старина. Тут жили, связали как-то свою судьбу с городом Тургенев, Фет, Лесков. Толстой и Бунин бывали. Боже мой, ведь именно по этой земле ходили Рудин, Базаров, Лаврецкий… Наталья Ласунская, — после паузы досказал Козырев и зябко пошевелил плечами. — Мороз подирает по коже. У нас за Волгой нет, пожалуй, таких названий, как здесь: Спасское-Лутовиново, Ливенка, Бежин луг. Или Красивая Меча. Когда мы шли к фронту, то видели, на доске написано название села «Судбищи», а самого села как не бывало. Вот тебе и Судбищи. Ты, Коля, «Леди Макбет Мценского уезда» не читал, конечно? Не читал. Прочтешь. Ты молодой, и вся жизнь у тебя впереди. Вот потом обязательно прочитаешь. Потом уже нельзя будет тебе не знать, какие славные и умные люди жили в тех местах, за какие ты воевал.

— Я вообще мало читал. Семь лет учился — по нынешним временам это и за образование не берется. А ведь, как подумать, семь лет — много. Но вот много-то много, а знать ровным счетом ничего не знаю.

— Что-то, наверно, и знаешь…

— Ты не дрожи, не дрожи. Сейчас они все равно не полезут. А утром дадим им прикурить. Не дрожи, говорю.

— Я креплюсь.

— Вот и крепись. О другом думай. О леди своей, что ли. — Охватов вылез из ниши и побежал к ходу сообщения, ведущему под школу. Козырев сунулся было за ним, но не хватило духу, осел глубже. Мины рвались густо, и было слышно, как осколки стегают по стенам траншеи, осыпают на дно ее комья земли, молотят и без того иссеченную кровлю школы.

— Кто это? Валишься как мешок.

— Я это, Пряжкин, товарищ младший лейтенант. Ужин принес. А хлеба опять нетути. Вот вам пара сухариков. А сахар вместе со всеми.

— Там кто еще?

— Она сама скажет… — Пряжкин оступился и загремел по ступенькам. А Охватов полез наверх, подхватил Тоньку на руки и вынес в коридор. Поставил на пол. Она была легкая, маленькая, как ребенок, и все сердце Охватова утонуло в жалости к ней.