Николай Логинов - Что было, то было (повести, рассказы)

Опомнился не сразу. Рядом стояли люди и тоже глядели на флаг.

Конечно, «минута в минуту» не вышло: девушка уже ждала на мосту…

Став моей женой, она не раз при случае напоминала: «Надо же, опоздал на первое свидание!» Не забыла и до сих пор. Недавно весело рассказала об этом гостям на нашей серебряной свадьбе.

А у меня в сердце остался тот вечер на всю жизнь не только дорогим для меня воспоминанием о первом свидании, но и пламеневшим на ветру, на башне, флагом…

К нам в траншею самолично доставил горячую пищу в термосе за плечами наш ротный повар Иван Куличков, маленький, юркий, с длинным острым носом, — и впрямь беспокойный речной куличок, как иногда называли его в роте.

— Видишь?! — с ноткой гордости указал ему на флаг Степан Ермаков, словно было это делом его рук.

Куличков не успел смахнуть с лица пот, ему, может, еще не до флага было, поэтому, мельком взглянув в сторону сарая, он сказал:

— Это что… Вот на Красной площади, помню, в Октябрьскую и Первого мая… Разливанное море знамен! Видал кто-нибудь?

— Эх ты, Кулик! — с безобидным укором посмотрел на него Степа.

А тот, казалось, не сразу понял, за что его так.

— Нет, это тоже здорово! — сощурив улыбающиеся глаза, сыпанул повар скороговоркой. — Кто это, ребята, ухитрился-то? А?

Об этом мы и не подумали. В самом деле — кто же?

Над согревающимся лугом дымился парок. Громыхали то далеко, то близко винтовочные выстрелы, где-то справа изредка тараторил короткими очередями пулемет. Все было обычно, так же как вчера и позавчера. Но и ново — над серым сараем горел алый факел!

— Каково им-то! — имея в виду немцев, уже ни к кому не обращаясь, снова заговорил Ермолаев. — Дивятся небось не меньше нашего. Серп и молот посередке врисовать бы в натуральную величину белилами. Вот здорово было бы!..

Гитлеровцы будто подслушали нашего Ермолаева: тотчас по флагу ударили из пулемета. Нам видны были дымки от пуль, врезавшихся в старую крышу сарая.

— Эдак они сбить могут! — испуганно вскрикнул Степа и кинулся к своему пулемету.

Стрелять ему командир не разрешил. Да и гитлеровцы почему-то прекратили огонь.

Флаг они все-таки сбили, правда, позже — уже солнце катилось на закат, и нам видна была теневая сторона флага, ставшего кретоновым. Мы приуныли: ровно кто-то пал в бою — близкий и дорогой.

Ночь прошла беспокойно. Чаще обычного вспыхивали на той стороне речки осветительные ракеты. Бодрствовали на обеих сторонах пулеметчики, объяснявшиеся на понятном для всех языке: «Тк-тк… тк-тк-тк… тк-тк…»

И мы думали, что близившееся утро не принесет ничего нового — будет оно обычным, как всегда, не то что вчерашнее. Но — обманулись. Флаг был на прежнем месте! Целехонький, такой же веселый, огненный, как накануне.

— Воскрес! Молодец! — похвалил Ермолаев то ли флаг, ставший на свой боевой пост, то ли бойца, снова водрузившего его. Что ни говорите, а развевался флаг в недоступном для простого смертного месте.

Мы снова радовались. Опять полыхал на солнце флаг, и был он для нас хорошей, берущей за сердце песней… Мы убеждены были бесповоротно: кто-то из нашего батальона дерзнул удивить, потешить своих, позлить фашистов. Даже предполагали, что пробирался он вон той лощинкой, слева от нас.

Песню тогда я тоже вспомнил — именно о красном знамени.

В Великом Устюге, в педагогическом техникуме, где я учился, был в двадцать седьмом году и позже свой, и незаурядный, хор. Спевки проходили в зале на третьем этаже. Василий Васильевич Демидов, руководитель наш, слегка притронувшись согнутым большим пальцем левой руки к своим крученым, с рыжинкой усам, а правой — дробно ударив по крышке рояля дирижерской палочкой, обычно объявлял, чем мы займемся во время спевки. Однажды он сказал:

— Раскройте партитуру на последней странице. Революционная песня «Красное знамя». Разучим к октябрьскому концерту. Внимание!..

Он проиграл мотив. Песня всем понравилась. Запели сразу уверенно:

Посложнее было с припевом. Много раз повторяли. И вот запели «набело». Выделялся красивый грудной голос нашей солистки Нины Сычевой. Да и все старались.

Звонкая палочка Василия Васильевича на этом месте оборвала песню.

— Басы! — раздраженно кинул он. — Разве вы не чувствуете, что кто-то врет?.. Повторим…

Врал, наверно, я, заслушавшись голосом Нины. Да и вообще, какой я бас? Кто это придумал поставить меня в басовую партию? У меня и теперь не бас, а так какой-то неопределенный голосишко, смахивающий на тенорок.

Мы повторяли. Дошли до того места, где пришлось оборвать. Сошло. Продолжали дальше:

Ничего не скажешь, сильная песня. Особенно последние две строчки, просто-таки пророческие:

«Красное знамя» исполняли мы у себя на праздничном концерте, в городском клубе «Труд и отдых», у водников затона. Хорошо встречали нас всюду…

Обо всем этом думал я на самом переднем крае Калининского фронта, где никого не было ближе нас к врагу, лишь одно красное знамя над старым сараем. А над сараем ли? Ведь в песне-то — над миром реет!..

На этот раз сбили его гитлеровцы рано. Из миномета. Когда появился с термосом Иван Куличков, флага не было.

— Уже?! — не поздоровавшись, уставился он взглядом в сторону речки.

— Позже бы еще пришел… — вяло ответил Ермолаев.

— Сволочи, — мрачно произнес Куличков. — Ничего, завтра снова будет! — уверенно выпалил он. — Не из таких, чтобы струсить!..

Мы было подумали: известен нашему Куличку тот герой. Нет, оказывается, ни он, ни кто другой в батальоне не знал, что это за смельчак.

А флаг, верно, утром опять появился, только вроде бы больше, ярче прежнего, и древко выше. А посредине — в бинокль хорошо видно — серп и молот белеют!

Ликовали мы весь день. Весь день нервничали немцы.

— Этот не сбить! — авторитетно заявил появившийся с термосом Куличков. Вместе с нами он во все глаза глядел на кумачовое пламя у речки.

Степа Ермолаев мечтательно произнес:

— Кабы на железном стержне…

— А может, и на железном. Нам отсюдова не видать, — заметил в ответ Куличков.

«Уж не ты ли это, милый Куличок, устроил?» — вдруг подумал я. Но, взглянув на нашего щупленького повара, усомнился.

В следующую ночь на передовой нас сменил взвод из другого батальона. А потом и весь наш батальон отвели на отдых. Я не знаю, было ли у истории с флагом продолжение. Да для нас это уже не имело значения. И мы не узнали, кто из наших поднимал кумачовый стяг над сараем. Важно другое: я уверен, что мои однополчане, оставшиеся в живых, вряд ли забыли тот гордый, непокорный красный флаг. Не могли забыть! Как волнующая песня, был он для всех нас.