Яков Кривенок - За час до рассвета

Рыбак принес поесть. Тому, что Семен не один, не удивился. Последнее время такое частенько происходит. Гости квартиранта неожиданно появляются и незаметно исчезают.

Вечером Метелин и Маслов через поля направились прямо к железной дороге, пролегающей в трех километрах от поселка. По пути в лесополосе выкопали из ямы туго набитый брезентовый мешок. Метелин с трудом втиснул в него кулек с продуктами. По Конокрадской балке добились до железнодорожного полотна, прилегли в кустах. Юра взглянул на часы:

— Минут через тридцать должен Петрович показаться.

Правильно ли поступает Метелин: руководитель, а сам идет на задание?

Метелин не изучал науку партизанской борьбы, не посещал курсов подпольщиков по той простой причине, что их не было. Формы и методы борьбы с врагом ему подсказывало сердце.

Он не командовал, а практически занимался печатанием и распространением листовок, ходил на диверсии. Он не руководил, скорее, действовал, сам возглавлял боевые операции или был непосредственным исполнителем решений комитета.

Может, он излишне рисковал собой, чаще других брался за наиболее трудное и опасное дело? Да, это так. Но таков Метелин по натуре, и тут ничего не поделаешь!

Подпольщики охотно шли с ним на любое задание, потому что он тщательно готовился, обдумывая, предусматривая любую мелочь.

«Сначала подумай — потом сделай», — было написано в одной из пятнадцати заповедей, которые Метелин вручил подпольщикам. Восьмая, к примеру, заповедь гласит: «У фашистов автоматы, у тебя, кроме автомата, за плечами — Родина; ты сильнее!»

Созданное Метелиным комсомольское подполье в Приазовске превратилось в единый, монолитный, живой организм.

И он был горд, что именно ему, секретарю подпольного горкома комсомола, поручено выполнить особо важное задание.

Петр Петрович Лунин вел длинный состав порожняка. На поворотах поглядывал назад, на крытые отремонтированные вагоны, снабженные щитами. «Под российскую пшеничку подготовлены», — думал он, сжимая до боли в пальцах реверс.

У Конокрадской балки, притормозив поезд, Петр Петрович по просьбе своего сына Николая подобрал человека с увесистым тюком.

— Здорово, Сема, — помогая ему подняться по лесенке, улыбаясь, сказал старший машинист. — Я обрадовался, узнав, что именно тебе придется помогать. Отойди подальше от окна… Куда путь держишь?

— Подальше от этой земли, — в шутку пропел Семей. — По срочному заданию, Петрович.

— Помогай бог. Дальше кровной земли не уйдешь. Что на фронтах слышно?

Под стук колес Метелин рассказал то немногое, что было ему известно: немец завяз на Волге. На Кавказе у него тоже неустойка. Ленинград стоит неприступной скалой. Словом, от летне-осенней кампании у Гитлера одни потрохи остались.

На востоке ночное небо неожиданно вспороли огненные полосы. Они озарили темный небосвод, колеблясь и слегка перемещаясь, щупали набухшие тучи, потом соединились в единый пучок над еле заметной движущейся точкой.

В развилку прожекторов попал один из наших самолетов. Какое-то мгновение он сверкал в голубом сиянии, потом камнем упал вниз, выскользнул из лучей. Однако цепкие лучи вскоре снова схватили его. Самолет кувыркнулся, завертелся штопором. «Маневрирует, уйдет, — обрадовался Метелин, — непременно уйдет!» Но Семен ошибся: самолет вспыхнул факелом, с бешеной скоростью устремился к земле, к своей гибели.

— Накрыли бедолагу, — Петр Петрович снял кепку, вытер со лба пот. — О, сколько их здесь полегло! К мосту опять не прорвались. Будь он проклят! Этот мост — бельмо у нашего командования. А взять не возьмут — ни с земли, ни с воздуха не подступишься!

— Для нас этот мост хуже бельма, — подтвердил Семен. — Он силы немцам добавляет.

— Вместе с паровозом взорвал бы его. А невозможно! Фрицы днем и ночью начеку. При переезде через мост каждый вагон проверяют: нет ли где мины. Паровоз сопровождает патруль. Под дулом автомата работаем. Вот какие строгости. Не думай, что стремлюсь от тебя, сынок, избавиться. А только через мост на паровозе тебе нельзя. Засыплешься в два счета.

— Мне на ту сторону не требуется. А мост… Что ж, мост? Не вечно ему стоять.

Старик выразительно посмотрел на тюк, который принес Метелин, но ничего не спросил. Только высаживая Семена возле Заречной, сказал:

— В добрый час, сынок!

Ежась от сырого, пронизывающего ветра, Семен направился в сторону от железнодорожного полотна, в степь. Путь его лежал вверх по течению реки.

Перебрасывая с плеча на плечо узел, Метелин напрямик пересекал вспаханное поле, с трудом вытаскивая ноги из разбухшей, по-осеннему загустевшей земли. Через час выбрался на жнивье, зашагал веселее.

К рассвету пригорки, холмушки, ржавые стебли конского щавеля, черные скелеты татарника подернулись кружевным инеем. Бездомным, никому не нужным перекати-полем почувствовал себя Семен в этой черной, унылой степи. Надо отсидеться: маячить днем небезопасно.

Заметив скирду, направился к ней. Положил на солому тюк, огляделся. Пустынно, даже птицы, казалось, покинули эти места. Разбив лед, напился из прошлогодней борозды. Проделав в скирде нору, втащил туда узел, скорчившись, вполз сам. Усталость сморила — сразу уснул…

Поздно ночью добрался Метелин до одинокого домика, стоявшего на крутизне. У домика остановился, осторожно постучал в дверь. Его, видимо, ждали. В ответ на стук распахнулась дверь, послышался знакомый голос:

— Заходи. А мы тревожились — не заблудился ли?

В теплой комнате Семен попал в дружеские мужские объятия: так отец обнимает любимого сына, возвратившегося из дальних странствий.

Вспыхнул каганец. Перед Метелиным, широко улыбаясь, стоял рослый человек в ватной фуфайке, в высоких рыбацких сапогах. Семен узнал Владимира Владимировича Сидорова — первого секретаря Приазовского горкома партии, благословившего его на трудный путь подпольщика.

Владимир Владимирович заметно осунулся, глаза ввалились, лицо густо покрыла колючая щетина. Весь он подобрался, исчезла былая полнота, присущая малоподвижным людям.

— Вы? Здесь?! — удивился Семен.

Владимир Владимирович от души рассмеялся:

— А ты думал — в Ташкенте, в теплом кабинете?

Метелин и Сидоров еще долго сидели за столом, вспоминали Приазовск. Владимир Владимирович расспрашивал о Максиме Максимовиче, о каждом подпольщике.

Метелину сдавалось, что он снова находится на бюро горкома партии, как это бывало в мирное время. Перед ним были те же добрые, спокойные и вместе с тем требовательные глаза Сидорова. Может, потому по-будничному просто он докладывал о действиях боевых групп металлургического, кожевенного, комбайнового, метизного заводов, о борьбе подпольщиков в порту, на железнодорожном узле, об издании листовок, о цыганке и Сергее Владимировиче, похороненном в парке санатория.