Павел Горбунов - Президенты без государств

Чокаев обвел взглядом солдат:

— Ну что же, джигиты, поздравляю вас! Мы вас забрали из лагеря и спасли. Вы должны оценить это…

После первого барака они обошли второй, третий. И там Чокаев старался разгадать состояние «боевого духа» легионеров.

Чокаев направился к четвертому бараку, но генерал остановил его.

— Там пусто…

— Это все? — разочарованно спросил он и посмотрел генералу Мадеру в глаза. Посмотрел так, что тот понял его без слов. «Дела идут плохо».

— Все, — тяжело выдохнул генерал. — С офицерами положение не лучше.

Чокаев с минуту раздумывал, а потом сказал, как отрезал:

— Не нахожу смысла обходить пустые помещения, в голосе Чокаева слышался не упрек, а скорее тревога.

У столовой дорогу Чокаеву пересек молодой солдат. Он тащил за собой барана. Когда между Чокаевым и солдатом расстояние сократилось до трех метров, солдат выхватил из-за пояса нож и на глазах Мустафы перерезал горло животному. Чокаев с подчеркнутым равнодушием, словно ничего не заметив, перешагнул через барана и поднялся со своей свитой на крыльцо.

— Как служит этот солдат? — спросил Чокаев генерала Майера Мадера, — Как его имя?

— Грамотен, исполнителен, прилежен. Зовут его Ахмат Орозов.

— Из него может получиться толк, — подумал Чокаев и шепнул Каюму: — Напомните мне о нем в Берлине.

Они прошли в просторный зал, устланный коврами.

— Что нового в верхах? Как комплектуется ваш комитет? — спросил генерал после некоторого молчания.

— Ничего утешительного, топчемся на месте… Так же, как и с легионом. Розенберг очень недоволен. «Де Голль, — говорит, — собрал против Германии свыше ста тысяч добровольцев… Скоро обещает собрать под свои знамена девяносто пять процентов всех французов… А что добились вы с генералом Мадером? Не в состоянии сколотить жалкие батальоны…» Одного не понимает Розенберг — у французов есть знамя: «За свободу Родины!» Мы же призываем бороться против Родины. Этого не в состоянии понять Розенберг.

«А может, стар становлюсь», — подумал Мустафа. — Не та энергия. Силы не те, что были в период «Кокандской автономии». Но больше не сказал ни слова. Уселся на ковер по-восточному, скрестив под себя ноги.

Последовав его примеру, все расселись по рангам. В центре Чокаев и Мадер. По бокам, с правой стороны рядом с Чокаевым — мулла во всем немецком, кроме чалмы, и Каюм. Слева, рядом с Мадером — капитан контрразведки Фюрст, его глаза и уши. Дальше по кругу расселись командиры батальонов и рот, немецкие офицеры-инструкторы, под руководством которых шло обучение легионеров.

Чокаев кивнул Каюму. Каюм поднял правую руку.

Разговоры разом смолкли. Взгляды всех устремились на Чокаева. Мустафа не спешил. Понимал: его подождут… Не глядя ни на кого, уверенно начал речь.

Он поздравил всех с «великим началом»…

— Рад за вас. За вашу верность великой идее…

Чокаев говорил, говорил… Речь его текла гладко, без запинки. Невозмутимое спокойствие всегда вселяет веру в других. С годами Чокаев научился говорить ровно, а не как прежде, надрывно и пылко. Говорил, стараясь своей речью произвести впечатление разумного государственного деятеля. Когда перешел к обстановке на фронте, не жалея красок, обрисовал страшную картину зажатых в клещи Ленинграда и Севастополя…

Закончил он словами:

— Преданность Германии превыше всего… Преданность фюреру равна преданности самому Аллаху.

— Хвала нашему повелителю Мустафе Чокаеву! — тонким, как у кастрата, голосом воскликнул сидевший рядом мулла.

— Хвала!

— Хвала!

По личному распоряжению генерала Майера Мадера Орозову было поручено обслуживание Чокаева и самого генерала… Ахмат разносил вино и закуску, разливал коньяк, чай и аккуратно расставлял посуду перед Чокаевым и Мадером. При этом улавливал каждое их желание по жесту, по взгляду.

Ахмат быстро устал. Он еще недостаточно окреп после всех мытарств. У него было бледное, осунувшееся лицо, худая шея свободно вращалась в широком воротнике немецкого френча. За время, проведенное в лагерях, заострился подбородок, еще больше стали выделяться широкие скулы. Только раскосые киргизские глаза оставались подвижными. Орозов напряженно следил за каждым движением Чокаева и Мадера, Каюма и Фюрста. Но не в меньшей мере он следил за адъютантом Мадера — хитрой лисой Асаном, так ловко втершимся в доверие к генералу. Не знал пока Ахмат, что Асан прислуживает генералу около тридцати лет. Еще в двенадцатом году он был его телохранителем во время поездки Мадера в ореховые леса Кугарта, в Туркестане. Орозов старался во всем и вовремя угодить этому ловкому проныре. Ахмат следил за его жестами, как музыкант со сцены следил за палочкой дирижера.

Майер Мадер старался придать этому вечеру особый смысл, а заодно и возобновить давнюю дружбу с Чокаевым. Поднимая авторитет Чокаева в глазах собравшихся, Мадер поднимал свой собственный авторитет. В беседе он время от времени касался биографии Чокаева, умело вставлял такие выражения, как «его легендарное прошлое», «доблестные дела», «гениальность в руководстве», «бесстрашные действия», «великие заслуги». При этом Мадер ловко обходил бесконечные неудачи Чокаева, путаницу в его взглядах, службу его многим хозяевам. Что было не на пользу Чокаева, то было не на пользу и Майеру Мадеру. Вскользь генерал касался «некоторых успехов», достигнутых в формировании легиона…

Однако Ахмат понимал, с каким трудом движется эта пакостная затея. Мустафа ел вяло, запивая пищу небольшими глотками воды… Но вот он совсем перестал жевать… Рука дрогнула. Ахмат вовремя забрал у него бокал.

— Что с вами, Мустафа? — забеспокоился Мадер.

— Недомогание… Легкое недомогание.

— Послать за доктором?

— Не стоит… Я пойду прилягу…

Чокаеву была отведена спальня в одном из хорошо протопленных коттеджей. Пришел военный врач Вельт. Температура у пациента оказалась высокой. Прослушав Чокаева, врач шепнул генералу:

— Больного надо немедленно отправить в Берлин. У него тиф.

— Нельзя ли подождать до утра? По дороге в Варшаву может быть нападение партизан…

— Оставлять опасно…

Генерал обернулся и тихо сказал адъютанту:

— Отделение солдат для сопровождения. От Легионова до станции обеспечить охрану… И немедленно — радиограмму в Остминистерство. Пусть пришлют на вокзал машину.

После ухода из столовой Чокаева и Мадера, а вслед за ними Каюма и Фюрста, разошлись все остальные.

От усталости Ахмат валился с ног. Ему хотелось одного: добраться до койки и заснуть до утра. Но в это время на кухню вбежал Асан.

— Орозов! — гаркнул он с порога. — Бросай все… Срочно собирайся. Поедешь сопровождать Чокаева. Ну, чего медлишь? Торопись!..