Павел Автомонов - Каштаны на память

Офицер самодовольно похлопал по трофейной винтовке, которую заприметил еще раньше в блокгаузе:

— Аллес ин орднунг!

Рубен понял, что тот сказал: рядом с их хутором в Латвии было поселение немцев.

Он чувствовал терпкий запах пыли, соленость крови. Казалось, ведут его уже целую вечность, хотя и прошли-то всего несколько сот шагов. Да и не прошел он, а протащили солдаты его по этой земле. Артур сопротивлялся, они били его, подталкивали.

Кусты раздвинулись, и неожиданно из-за них выскочил Москвитянин. В руках он держал винтовку со штыком. С ходу он бросился на немцев. Один из них тут же рухнул, насквозь прошитый штыком, второй осел с проломленным черепом, третий пустился наутек, а четвертый успел поднять карабин. Прозвучало одновременно два выстрела. Усталость, плен, позор, смерть — все то, о чем думал минуту назад Артур, отошло на второй план. Он спружинил и бросил свое тело на офицера, нанеся ему мощный удар ногой в живот. Тот рухнул, как мешок. Артур напряг все мышцы, освобождаясь от веревок. Оглянулся, увидел Москвитянина, лежащего ничком на земле. Артур прикоснулся к лицу друга — тот не шевелился. Вот и не стало товарища. «Как же это? Это же несправедливо! Он же спас мне жизнь!» — растерянно и в отчаянии думал Рубен.

Мысль о том, что офицер придет в себя, отползет в кусты, не приходила ему в голову. До этого мгновения Артур действовал почти бессознательно, хотя и молниеносно. Все помыслы, каждая клетка мозга его были направлены на одно: как вырваться, ослабить веревки. И вот сейчас, когда он освободился, все в нем как-то расслабилось. В таком положении до беды был один шаг. Нужно было время, чтобы взять себя в руки, но ему это не удавалось: ведь воевал он всего несколько часов.

Артур по-детски навзрыд плакал над убитым товарищем. Судьба его спасла и на этот раз. Лейтенант Рябчиков уже отходил назад и обезоружил поднимающегося офицера.

— Артур! Голубчик! Дорога каждая секунда. Бери Москвитянина, а я поведу офицера.

Артур взял на руки Москвитянина, из груди которого сочилась кровь.

С пограничных застав в штаб отряда, а оттуда в округ приходили все более тревожные сообщения о вступлении в действие крупных сил фашистских войск. Связь то и дело нарушалась. Телефонные кабели разрывались снарядами и минами. Под линейным бешеным пулеметным огнем приходилось то и дело соединять провода, ликвидировать повреждения. И только с одной заставы передавали по рации в штаб отряда сообщения непосредственно с пограничного участка: «Всем командирам приграничных участков соединить наряды в один кулак. Все на заставу!»

«Все на заставу!» — такое боевое распоряжение было передано всеми способами связи еще в 4 часа 15 минут из штаба отряда. Централизованное управление боем уже исключалось. И не только потому, что ненадежной была телефонная связь, что использование конных связных и мотопосыльных требовало много времени на доставку распоряжений. Централизация в управлении боевыми действиями была нецелесообразной, потому что она обязывала «ждать команды» сверху, а обстоятельства требовали решительных действий. Дорога была каждая секунда.

Особенность охраны и обороны участка государственной границы: небольшие силы пограничников, отсутствие необходимых и оперативно подвижных резервов требовали от командиров всех рангов и особенно от комендантов и начальников застав разумных, инициативных и решительных действий. Настал час, когда нужно помнить лишь одну команду старшего: «Без приказа не отходить!»

Противник совсем не считался с потерями в первых своих атаках на мосты и заставы. Против позиции Тулина враг сосредоточил силы, которые многократно превосходили пограничников. Это позволило противнику форсировать Прут и захватить железнодорожный и шоссейный мосты. Попытка завладеть заставой потерпела неудачу. И тут снова со всей мощью на заставу обрушилась артиллерия. Паузы между артиллерийским обстрелом заполнялись новыми атаками противника. Но у пограничников после серии атак, которые они отбили на протяжении четырех часов с того момента, как началась война, оставалась еще вера в то, что вскоре подойдет подкрепление.

Вера эта была и в первые минуты боя, когда ефрейтор Иван Оленев и рядовой Андрей Стоколос громили вражеский десант, когда семерка пограничников рассеяла два взвода солдат и сдерживала натиск целой роты, когда пулеметы лейтенанта Рябчикова и сержанта Рубена перешинковали на деревянном мосту еще одну вражескую группу и обоз. Вера эта была и в рукопашном бою на заставе, в схватке Москвитянина с четырьмя фашистами, что вели Артура Рубена.

Да, пока еще подкрепление ни из комендатуры, ни из армейских частей не подошло. Но не угасла надежда на приход. А враг усиливал натиск, уже хорошо зная, что перед ним только горстка пограничников.

Вспомнился Андрею вчерашний разговор с отцом. Собирался Семен Кондратьевич проведать тетку Софью. Но, видимо, пока не сбудется мечта Шаблия побывать у земляков. А как искренне смеялся отец, услышав рассказ о том, как Мукагов и Андрей попали в фургончик.

Вспомнился и вечер.

Будет ли подобный ему в жизни Андрея? Удивительно. Ночью будут гореть те же звезды, что и вчера, а думы уже будут совсем другими и у него, и у Леси. На них легла печать войны. Звезды те же самые, а жизнь совсем иная! Жизнь! Как хочется Стоколосу дожить хотя бы до той минуты, когда бойцы застав с помощью армии восстановят границу! Как все-таки мало хочется. И это должно совершиться через несколько часов. Может быть, вечером. Может быть, завтра… Но тогда уже, наверно, может не быть ни Андрея Стоколоса, ни Ивана Оленева, ни Максима Колотухи, ни Василия Рябчикова, на плечи которых легло вот такое тяжелое бремя защиты Родины.

— Вот именно! — с досадой сказал Оленев, будто угадав, о чем думает Андрей.

— Ты, Ваня, не очень обижайся на меня, — сказал миролюбиво Максим Колотуха. — Теперь я убедился, что полковник Шаблий не зря тебя премировал часами!

Шум, поднятый вражескими солдатами, вдруг захлебнулся в протяжном «ур-уррр-а-а-а!». Дружно и на высшей ноте заговорили два станковых пулемета, поливая свинцом гитлеровцев.

— А что я говорил! А что я говорил! — воскликнул Максим Колотуха. — А ты, Живица, не верил!

— Хлопцы! Помощь пришла!

— Теперь мы зададим им перцу!

— А ты слезу пустил, Живица!

— Да я же не камень!

Это известие окрылило пограничников, прибавило им силы и стойкости. Максим почти бегом пошел на заставу за подкреплением.

А был седьмой час утра, третий час войны. На заставу прибыло два отделения из комендатуры, которые привел помначштаба старший лейтенант Постиков. Потом из расположения 72-го кавалерийского полка появились целых два взвода всадников и сразу пошли в бой уже вблизи железнодорожного моста. К соседнему селу тоже направилось подразделение кавалеристов из этого же полка, чтобы встретить врагов и преградить им дорогу к железнодорожной станции. Немало значили эти первые часы, которые выстояла застава, для положения здесь, на данном участке фронта.