Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!

Немножко строптивый, резковатый, способный всем без исключения правду-матку в глаза резать, он нравился Максимову, который не раз сам признавался: «Мне по душе люди, способные не только соглашаться, но, когда нужно, и поспорить со мной, отстоять свою точку зрения». Он ценил Доронина за то, что при всем внешнем педантизме в нем жила не бросающаяся в глаза и даже не всегда приметная неукротимая любовь к морю и кораблю, что на языке Максимова называлось «искрой божьей».

— Вы знаете, в вашем полку прибыло, даем вам младшего штурмана — лейтенанта Кормушенко.

Доронин понимающе кивнул:

— Слышал. Мне как раз командира группы не хватало.

— Учтите, он с семьей. Устроить надо сегодня же…

Они вместе зашагали к кораблям.

Темные силуэты атомоходов напоминали морских чудовищ, всплывших на поверхность, чтобы жадно вдохнуть воздух и снова уйти в глубину.

К ужину Максимов вернулся на плавбазу. Он любил эту глухую пору, когда живешь на Севере вне времени: утро можно принять за ночь, только ночь никогда не спутаешь с полднем…

Любил он остаться наедине, слушать тишину, нарушаемую порывами ветра за иллюминатором. Казалось, в эти часы особенно ясно работала голова, и в памяти оживало многое из пережитого: долгие опасные походы, война Отечественная и жаркие споры в стенах военно-морской академии о путях развития нашего флота.

Вспоминались подводные лодки того далекого времени. «Малютка». Маленький дизель. Один электродвигатель. Прошел несколько десятков миль подводным ходом и — хочешь не хочешь — всплывай на зарядку аккумуляторных батарей. И если в этот момент тебя обнаружили корабли противника — готовься к неравной схватке. Тебя попытаются расстрелять в упор или забросают глубинными бомбами. А ручное управление: с боцмана пот катился, пока он раскручивал колеса… А спертый воздух, дурманящие запахи…

Сегодня все это кажется странным. Приняв в командование атомную лодку, Максимов на первых порах многому удивился. Тишина. На приборах скорость курьерского поезда. И самочувствие другое, больше уверенности, веры в могущество человека…

Много атомоходов принимал Максимов. Сегодня говорить нечего. Страна имеет атомный подводный флот. Для него не существует расстояний. Ракеты, стартуя с подводного корабля, могут настичь противника в самых дальних уголках земного шара.

Конечно, с таким хозяйством забот полон рот. Часто домой не вырвешься по нескольку суток. Живешь у себя на плавбазе. К ночи заканчиваются дела, и тогда только вспомнишь о жене и сыне.

Максимов смотрел на грубоватое, обветренное лицо юноши, глядящего на него с фотографии. На юноше белая рубашка с засученными до локтя рукавами. Кожа на щеках облупилась, слезла, и кое-где на фотографии видны бледные пятна. Волосы растут торчком. «Есть все-таки в нем что-то мое», — подумал Максимов. Ему казалось, что сын улыбается с фотографии понимающей улыбкой. Ясно, что он улыбается ему, отцу… «Мой сын Юрка…»

Голубой автобус мчался широкой снежной дорогой, зажатой между сопками. Пассажиры дремали, занимались чтением, беседовали… Только Геннадий Кормушенко не отрывался от окна.

Возле приземистого, вытянувшегося в длину одноэтажного здания автобус остановился. Моряки устремились к двери. Геннадия встретил незнакомый офицер в белом халате, белом колпаке, похожий на врача-хирурга, только что закончившего операцию. Впрочем, он и был врач — капитан медицинской службы, только особой службы, существующей лишь на базах атомных кораблей.

— Вы товарищ Кормушенко? — спросил он.

— Так точно.

Геннадий протянул удостоверение личности. Видя, как быстро людской поток растекается по кабинам, он решил: да, это тебе не обычный КП.

Геннадий еще не знал, что тут действуют свои жесткие законы, обязательные для военных всех степеней и рангов — от матроса до министра обороны.

Через несколько минут он стоял в кабине перед двумя шкафчиками с надписями: «чистое», «грязное». Он снял с себя все, в чем приехал, и хотел было повесить в «грязное», но капитан предупредил:

— Грязное у нас лодочное. А что на вас, считается чистым…

Вот уж не думал Геннадий, что новенький вязаный шерстяной костюм с фабричным клеймом, который он надел в первый раз, может считаться «грязным». Он посмотрел на себя в зеркало: если бы не черная пилотка на голове, ни дать ни взять гимнаст или бегун на длинные дистанции…

В новом костюме, новых ботинках, куртке с меховым воротником, он, кажется, впервые ощущал себя настоящим подводником.

— Вот вам дозиметр. — Капитан вручил приборчик величиной с вечное перо и такой же формы, даже с блестящим зажимом для кармана. — Заметьте, у него есть и световая и звуковая сигнализация. А теперь можете идти на пирс. Ваш корабль у третьего причала с цифрой «двести девять» на борту. Желаю успеха!

Вскоре Геннадий оказался в центральном посту атомохода и был представлен своему будущему начальнику.

Капитан третьего ранга Таланов понравился Геннадию. Он производил впечатление воспитанного, интеллигентного человека, держался просто, ничем не подчеркивая своего положения. Говорил с Геннадием на равных, точно они были однокашники, встретившиеся после долгой разлуки. Расспрашивал об училище, интересовался, кто там преподавал навигацию, а услышав имя штурмана Семенова, даже обрадовался:

— Как же, знаю. Самый скромный человек! В Петсамо прорывался с нашими подводниками и просто чудом вывел лодку из сетей.

Протянув руку к полке, он достал и показал Кормушенко книгу с автографом прославленного штурмана, в которой детально описана эта драматическая история.

— Выходит, у нас общий учитель. Дай бог когда-нибудь нам с вами такую славу заработать.

— Да, Семенова все штурманы почитают… — сказал Геннадий, обрадовавшись тому, что нашелся общий знакомый.

— Поскольку мы из одного гнезда вылетели, можно рассчитывать на взаимное понимание. Только учтите, трудно поспевать за прогрессом техники. У нас новый навигационный комплекс. Вы с ним знакомы?

— В училище не изучали. Мне повезло, я был мичманом на стажировке. Командир группы ушел в отпуск, я его замещал. В общих чертах имею представление…

— Тем лучше. Стало быть, легче приобщиться к делу. Мне говорили, вы женаты и у вас есть дочь?

Геннадий кивнул.

— Все верно. Я еще не устроился. Приютил нас контр-адмирал Максимов. Может, мне надо было сначала одному приехать?

— Не жалейте. Квартиру дадут. У нас тут все устроены неплохо…

— Могли бы подождать в Ленинграде, у моих родителей. Отец тоже служил на Севере. Может, слышали, Кормушенко Даниил Александрович?

Таланов помедлил, стараясь что-то вспомнить.