Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!

Вера бросилась к телефону и набрала номер Максимовых. Этот номер назвала ей Анна Дмитриевна, провожая на новую квартиру. Вера даже не подозревала, что он останется у нее в памяти.

— Слушаю. Кто говорит? Не пойму! — Она узнала голос Максимова. — Да, да, помню. Чем могу быть полезен?

Деловитость, прозвучавшая в этом вопросе, отрезвила Веру, и ей вдруг ясно представилось ее незавидное положение, затерянность на краю света, в снегах, внезапная болезнь ребенка, одиночество и беспомощность.

— Не знаю, что делать. Таня заболела, а муж на дежурстве, — сказала Вера и заплакала. Она пыталась сдержаться, но не могла, всхлипывала, то растирая глаза, то закрывая мембрану телефонной трубки. Потом тихо положила трубку на рычаг и побежала к кроватке.

Таня стонала, лоб у нее был в испарине. Вера попыталась разбудить девочку, но та только чуть-чуть приоткрыла мутные глаза и вновь впала в забытье. Тогда Вера выбежала на площадку и позвонила соседке. Еще и еще раз. Сонная соседка открыла дверь. Вера спросила телефон госпиталя и, не ответив на вопрос, что случилось, вернулась к дочери.

Максимов, услышав в трубке плач Веры и короткие гудки, постоял несколько минут в раздумье, потом постарался пройти в комнату как можно тише, боясь разбудить жену, но она услышала и проснулась.

Михаил Александрович рассказал обо всем. Анна Дмитриевна тотчас же набрала номер госпиталя. Ей ответили — врач уже отправился к больному ребенку. Она погасила свет. Минут двадцать они лежали в полной темноте. Анна прислушивалась к ровному дыханию мужа, потом приподнялась. Чуть скрипнула пружина. Максимов лежал не двигаясь. Тогда она начала подниматься осторожно, без шума.

— Ну, ну, ну, — пробурчал в подушку Максимов, — беспокойная старость. Ну что тебе еще? Позвонила же врачу. Без тебя обойдутся.

— А я думала, Миша, ты спишь. Я ведь просто так — бессонница напала.

— Бессонница, бессонница, — передразнил ее муж. — Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство к этому лейтенанту. Любопытство разбирает узнать, что он за человек, а с другой стороны, все папаша его вспоминается.

— О папаше я бы постаралась забыть.

— Трудно! Этот человек на чужом горе строил свое счастье.

— Сегодня в этом трудно разобраться. Да и не к чему копаться в прошлом. Пойми, молодые не виноваты. Они здесь без году неделя, одни-одинешеньки, с больным ребенком на руках.

Максимов, услышав о ребенке, смягчился.

— Что тебе мешает? Встань и позвони к ним.

— Я телефона не знаю.

— Что ты, при царе Горохе живешь? Спроси дежурную телефонистку. Она найдет.

— Неудобно как-то ночью…

— Вечно ты Со своим «неудобно». Ну пойди к ним, я тебя провожу.

Они оделись, больше не разговаривая, тихо вышли на улицу. Метель стихла, и дома стояли белые, в изморози. Шли осторожно по слабому, уже не зимнему насту, поддерживая друг друга.

У дома, где жили Кормушенко, они расстались. Анна Дмитриевна поднялась наверх, а Максимов остался ждать внизу. Он стоял возле парадной и смотрел в небо. Оно так много говорит сердцу моряка, который привык оставаться наедине с морем и небом чаще, чем с землей. Ковш Большой Медведицы выделялся отчетливо, была заметна каждая звездочка.

Анна Дмитриевна вышла через несколько минут.

— Мне придется остаться, Миша. Девочка тяжело заболела.

— Что ж это, врачей, что ли, у нас не существует? Тоже мне доктор!

— Врач был, и, может быть, придется вызвать еще раз.

— Ну и вызовут. Пошли, пошли…

— Нет, Миша, ты извини, я останусь.

Максимов взял Анну Дмитриевну за руки, снял варежки и погладил маленькие морщинистые ладони:

— Ну что мне с тобой делать?

Анна Дмитриевна улыбнулась:

— Если я задержусь, имей в виду, на всякий случай, хлеб завернут в полотенце, рыба и масло в холодильнике.

Максимов возвращался один. На востоке чуть-чуть пробивались белесые сполохи северного сияния. «Вот и ночь прошла. Еще одна ночь в нашей жизни».

Время от времени Геннадий возвращался к мысли, что он здесь пришелся не ко двору.

Бывая на корабле, Максимов проходил мимо, вроде не замечая, а если обращался, то коротко, только по делу, строго официальным тоном. Да и командир корабля тоже не жаловал вниманием. Капитан первого ранга Доронин принял его стоя. Критическим взглядом осмотрел Геннадия с ног до головы, спросил, где он проходил практику, на каких лодках плавал. И тут же холодным, чеканным голосом преподнес не очень-то приятное известие:

— Вам предстоит сдать экзамены на самостоятельно управление группой и на допуск к самостоятельному несению вахты.

Геннадий знал — через это не перешагнешь. И все же разбирала досада: экзамены, зачеты, курсовые работы ему осточертели еще в училище. Мечтал оторваться от учебной скамьи и почувствовать себя самостоятельным. А тут все сначала…

Вернулся домой грустный.

— Что случилось, ежик? — спросила Вера, наклонилась к нему и провела ладонью но жестким волосам.

— Разговаривал с командиром…

— Ну и что?

— Приказывает сдавать экзамены.

— Опять экзамены, ты же только кончил училище?!

— Ничего не значит. Существует порядок — сдать экзамен по устройству корабля и самостоятельному несению вахты.

— Так почему же ты расстраиваешься? Раз надо, какой может быть разговор?!

— Дело совсем не в экзамене. Понимаешь, и командир корабля, и каждый, с кем я встречаюсь, смотрят мне в глаза и будто бы хотят спросить, да не решаются: ах, вы сын того самого Кормушенко?!

Вера тихо рассмеялась:

— Чудак ты у меня. Ежик-фантазер. Вечно придумаешь что-нибудь несусветное. Ты не о том думай, что было да прошло, а о том, что будет. Тебе важно проявить себя, тут отношения Даниила Александровича с Максимовым не имеют никакого значения…

— Ты думаешь?

— Не думаю, а уверена.

Вера была тихой и незаметной, но в нужный момент, в минуты колебаний, она умела вмешаться, повернуть ход мыслей, придать своему мужу уверенности, настроить его на нужный лад. И сейчас Геннадий вдруг почувствовал облегчение, подумал: «В самом деле, может быть, она права?!»

Дни летели незаметно. Прошел месяц. Большую часть времени Геннадий проводил в штурманской рубке за работой, стараясь не мельтешить перед Дорониным и не попадаться на глаза Максимову, который часто бывал на корабле.

Но это не значит, что командир корабля забыл о существовании лейтенанта Кормушенко. Когда истек срок, Доронин с утра вызвал к себе Геннадия:

— Как ваши дела?

Геннадий сказал, что по своей штурманской специальности он готов к ответу. Северный театр ему знаком. Конечно, пока теоретически, по картам и лоциям. Что же до устройства корабля, то в училище он изучал разные типы лодок.

Доронин недовольно покачал головой: