Григорий Покровский - Ввод

— Вода кипяток, сразу сомлел.

— Не люблю я этот эвкалипт, Петрович, он индусами пахнет.

— Кем, кем, — засмеялся Бурцев.

— Как в индусской лавке. В афганской совсем по-другому.

— Ну, ты, Витя, даёшь, тебе бы на парфюмерной фабрике работать, марки духов определять.

— Может и так, нюх у меня сильный. Раньше было, иду по подъезду, пока до своей квартиры доберусь, по запаху из квартир знаю, что жены своим готовят. А есть такие, ничего не готовят. Ничем не пахнет.

— Может просто не слышно запаха?

— Нет, Петрович, я этим интересовался. Ждут, когда он придет с работы и приготовит. Давай, отхлещу. — Васин взял веник. Бурцев распластался на полке. Васин стал ходить по его телу распаренным веником.

— Петрович, вчера к моему прапорщику приезжал школьный друг, вместе с афганцами. Они работают в афгано-советской торговой организации. Командира хотели повидать, да его как раз не было. В понедельник приедут снова.

— А что они хотели?

— Предлагали два десятитонных контейнера. Просят за это машину угля.

— На кой нам контейнера?

— Э, не скажи, Петрович, выроем в горе ниши, заложим туда контейнера и засыплем землёй. Будет отличное овощехранилище. Завезём овощей под осень, и будет в супе живая картошка плавать. Миронов задушил этими концентратами. Поговори с Лужиным, пусть даст машину угля.

— Васин, у тебя голова не для вшей, тебе бы зампотылом быть.

— Я ещё одно могу предложить. В парке прицеп-рефрижератор без дела стоит. Только надо с рамы снять и вкопать, а афганцы предлагают небольшую холодильную установку. Говорят, что сами и смонтируют, отличный холодильник получится. Летом можно свежее мясо, масло хранить. Тот же квас холодный в столовую выдавать. Миронов же ничего не хочет делать.

— Витя, ему бутылка да баба, вот и весь его интерес.

— Какая там баба, Петрович. Я своими ушами слышал, как после бани он тискал одну. Она ему кричит, чего ты лезешь, а у самого ни хрена не стоит.

— Ну, его, Витя, пойдём лучше подышим. Сели в предбаннике, от нагретых тел шёл пар. Кожа покрылась мелкими росинками.

— Дай кружечку кваску.

Васин набрал кружку холодного квасу, подал Бурцеву. Тот жадно глотал его, слегка прикрыв глаза от удовольствия.

— Отличный квас. Как ты его делаешь?

— Рецепт простой: беру в столовой сухари, заливаю кипятком, затем в остывший отвар кидаю полпачки сухого квасу. С Союза несколько пачек привез. Вот так постоит пару дней, затем кидаю изюм, у афганцев на рынке беру. Лучше, когда кишмиш. Закрываю термос крышкой, изюм такую резкость даёт, как шампанское получается.

В это время открылась дверь и показалась курчавая голова.

— С лёгким паром. Попариться пустите?

— А, Юра, заходи, давненько тебя не было, — Бурцев вытер мокрую руку полотенцем и поздоровался. То же проделал и Васин.

— Где пропадал?

Васин подвинулся, освободив место. Капитан, Юра Тараненко, был командиром соседней части — отдельной роты спецназа. В состав дивизии не входила, а подчинялась начальнику разведки армии. Служба в разведке была сложная и тяжёлая. Группами, по десять человек, они ползали по горам Афганистана. Их забрасывали с вертолетов, и они неделями бродили, подпитывая армию нужными разведданными.

— Как дела, Юра, — спросил Бурцев.

— Дела у прокурора, а у нас делишки, — снимая обувь, ответил Тараненко. — Не жизнь, а сплошная мука.

— Чего так грустно? Зима же на дворе, духи дома сидят, — вмешался Васин, — в снегу по горам не поползаешь.

— Видать, горные лыжи приобрели, — пошутил Бурцев.

— Вот то и плохо, что зима. В понедельник на парткомиссию иду. Начальник политотдела спецчастей грозится партийным взысканием.

— Что случилось, Юра?

А то случилось, Петрович, что всегда случается у нашего брата командира. Мордобой в роте, уже трое в госпитале. Старики челюсти молодым рихтуют. Летом проще, по горам ползают, морды бить некогда. Молодому в горах помогают и рюкзак поднесут, если из сил выбился. Как приходят в казарму, словно с цепи срываются, грызут эту молодежь. Злость, что ли, сгоняют.

— Ну, ты сказал, Юра, ещё бы в горах молодёжь били, — сказал Бурцев, — там же жизнь на волоске, опасно, все друг от друга зависят. Может очередью из автомата ответить.

— Не говори, Петрович, они же у него головорезы, — вмешался Васин.

— Что поделаешь, у спецназа специфика такая. Если хотите, неписаный закон. Если группа встретила афганца, кто бы это ни был, мужчина, женщина, ребёнок, старик, его должны уничтожить.

— Что это за зверский закон такой? — возмутился Василий.

— Закон самосохранения. Если не убьют, то погибнут сами. Он тут же сообщит сельчанам, а те духам, там всё связанно. Вычислят, окружат и уничтожат. У бойцов на этой почве сдвиг по фазе. Лейтенант Кузин говорит, что как только попадается афганец, так эти пацаны просят офицера дать его зарезать.

— Выходит, испытывают удовольствие, как на охоте. Представляешь, Юра, кого ты готовишь? — сказал Бурцев.

— Ты прав, Василий Петрович, Кузин так и говорит — рота будущих уголовников.

— Эти искалеченные души там, на гражданке, ещё себя покажут. Им человека зарезать, что муху прихлопнуть, — добавил Васин.

— Ты брось про души мне рассказывать, — приподымаясь с лавки, отозвался Тараненко — можно подумать, что у тебя она святая. Сам-то когда перестал убивать? Как снег выпал? Пойдём лучше париться.

Бурцев и Тараненко залезли на полки, а Васин стал одну за другой кружкой плескать на раскалённые камни.

— Хватит, хватит, — закричал Тараненко, — уши в трубочку скручиваются.

Васин прекратил лить и, кряхтя, полез на полку. Несколько минут в парилке стояла тишина. Наконец пар спал. Тараненко от удовольствия, издавая звуки, похожие не то на визг, не то на стон, как будто мурлыча себе под нос, залез на самую верхнюю полку, на ней вытянулся во весь рост и засопел.

— Да, кстати, Юра, я тебе давно хотел рассказать о Кузине, — сказал Бурцев, — Васин свидетель этой истории. В октябре мы ходили в рейд. Встречаем в ущелье Кузина с группой. Связали они душмана, один провод прикрутили к члену, другой в рот, и завязали бинтом, чтобы не выплюнул. Сидит боец и крутит индуктор телефона. Все ржут, а афганец орёт. И телефон же где-то взяли.

— У духов, полно всякого добра, — вмешался Васин, — наши же колонны грабят.

— Я ему и говорю, — продолжил Бурцев, — «Кузин, что же ты делаешь?» Он смеётся и отвечает: «Это мы допрос с пристрастием учиняем».

— Так что же он тебе скажет, ты же ему рот бинтом завязал?

— А он ничего и не скажет, он русского не знает, — и все ржут.

— Кузин, — говорю, — ты же зло творишь. Он на меня зверем посмотрел, если бы я был один, точно бы застрелил.

— Вот, товарищ майор, — отвечает мне Кузин, — Петя Говоркин лежит, они ему член и уши отрезали, и звезду на лбу вырезали. Они с Мешковым шли впереди, напоролись на засаду. Мешков прорвался, а Петю раненого прихватили. Мы их потом выследили и гранатами закидали, а этот уцелел.