Григорий Покровский - Ввод

В некоторых частях больных было до семидесяти процентов от списочной численности. Раненые и больные выхаживались медленно и с большими осложнениями. Новых лекарств, разработанных западными фирмами, не было. Вероятно, с целью экономии государство не закупало эти препараты. Одноразовых шприцов не было. Иногда, делая уколы только что привезённым с поля боя, врачи не могли знать, болел он гепатитом или нет. Гепатит свирепствовал. Были даже летальные исходы. Тех, кто не попал под пулю или снаряд, доканчивал вирус, делая их инвалидами, невидимыми для глаз. С виду человек был здоров: с руками, и ногами, но с больной печенью. Питьевой воды еле хватало на приготовление пищи. Отсутствие холодильников, нормальных столовых, ещё более усугубляло эту весьма плачевную обстановку; хлеб и каша, вперемешку с афганской пылью, скрипели на зубах. Вся пища готовилась в полевых кухнях в открытых котлах, грязными поварами и из продуктов, засиженных мухами. На сорокоградусной жаре продукты быстро портились, были зачастую просроченные (так в Союзе некоторые ретивые военные чины освежали НЗ), их во избежание недостач кидали в котлы, варили, и травили ими людей.

Государство экономило на кухнях, на холодильниках, на воде, на лекарствах, делая тысячи молодых, энергичных людей инвалидами. Сидящие там, на верху, не понимали или не хотели понимать, что, истребляя, таким образом, молодой генофонд страны, они подрывают её экономическую основу. Решая сиюминутные задачи, они не думали, что этот источник молодых здоровых сил может иссякнуть.

Власть — это реле с задержкой, её ошибки срабатывают через несколько лет. Вечных директоров, министров и партийных секретарей не бывает, придёт время, и их сменят молодые. Когда-то они на пикниках жарили им шашлыки, комсомольские секретари подавали водку и девочек. Произносили тосты, и пили за здравие шефа. Возили начальникам домой наворованное, делали всякие махинации и все учились, учились и учились, как требовал вождь. Они станут достойной сменой. Придет время, и по разграблению всей страны ученики превзойдут своих учителей во сто крат.

После первого обхода у Аси кружилась голова. В ординаторской она села на стул, обхватив голову руками. Там в больнице, когда она делала обход, на лицах, измученных болезнью, она ловила радость. Больной радовался тому, что его оперировали, ему становится легче, что болезнь отступает и он, наконец, будет здоров. А здесь, лежали молодые люди без рук и ног, и, что самое страшное, потерявшие веру в себя.

В реанимации лежал прапорщик Воронин. Он был ранен в живот. Рубец после операции не заживал, сочился, издавал зловоние. Ася понимала, что начался перитонит, и дни прапорщика сочтены. Сейчас в ординаторской она сидела и думала, что можно ещё успеть сделать, чтобы спасти ему жизнь. В ординаторскую зашёл начальник отделения. Ася доложила о дежурстве и подробно остановилась на Воронине. Начальник промолчал, затем подошёл к майору хирургу и стал говорить с ним на другую тему. Ася не выдержала.

— Что будем делать с Ворониным? — спросила она.

— Что делать, в Союз отправим, — продолжая разговор с майором, ответил начальник.

— Он же не выдержит перелёт! — не сдержав себя, выкрикнула Ася.

— А что вы прикажете делать, — не оборачиваясь к ней лицом, ответил начальник.

— Но нужно же что-то делать! Пойти, в конце концов, на повторную операцию.

— А кто её будет делать, вы, что ли? — засмеялся начальник.

— Хотя бы и я.

И тут начальник повернулся. Он стал весь багровый и заорал:

— Гляди-ка, Юра, неделю в госпитале и она уже полевой хирург! Да знаете ли вы, что мы ему четыре часа операцию делали. Мы сделали, что смогли.

— Хоть восемь часов! Значит, сделали бездарно.

— Что ты, нас учить приехала? — перешел на ты начальник.

— Я не учу, а за жизнь человека борюсь.

— Глядите, борец нашёлся, — начальник хлопнул в ладоши, затем развёл руки в сторону. — Ой, умора, — продолжил он, да знаешь ли ты, что у нас возможностей таких нет, как у окружного госпиталя.

— Зачем же было доводить до такого состояния? Надо было раньше отправлять.

Начальник ничего не ответил, хлопнув дверью, вышел. Наступила тишина. Она длилась несколько минут, майор шелестел бумагами, сидя за столом. Затем поднялся и направился к двери. Почти у самой двери, он повернулся к Асе:

— Зря Вы так, Ася, он Вам этого не простит. У нашего начальника есть нехорошая черта: он долго держит зло.

— Выходит, я не права, Юрий Трофимович?

— Нет, почему же, Вы правы, но надо было как-то поделикатней. Хотя, когда тут расшаркиваться, если человек умирает.

— Согласитесь со мной, Юрий Трофимович, что надо его повторно оперировать. Там надо всё чистить.

— Я согласен с вами. Но кто её будет делать? У нашего начальника есть ещё одна плохая черта. Он считает себя незаменимым хирургом, светилом в полевой хирургии, хотя как хирург посредственный. Операцию Воронину делал он, делал, как умеет, лучше не сможет, а отдать кому-то переделать, надо переступить через себя. А это гордыня, третья нехорошая черта у нашего начальника. Берегитесь его, он вам этого не забудет.

— А я его не боюсь.

— Ой, не скажите, у нас бывают командировки туда, где стреляют. Впрочем, вы гражданский человек, можете послать его подальше.

После этого разговора, между начальником отделения и Асей пролегла невидимая линия вражды. Желая упрекнуть Асю в её неспособности, он ждал гибели кого-то из раненых, которых она оперировала. Он назначал её на самые сложные, заведомо провальные операции. Но Бог миловал. Природным талантом Ася возвращала к жизни тех, на ком, по мнению начальника, надо было ставить крест. Хирурги поняли, какое приобретение в лице Аси получил госпиталь. И только начальник закусил удила. Он не мог простить ей за ее талант, за то, что она лучше его. Он не мог простить ей Воронина, который всё-таки доехал до окружного госпиталя, а те его отфутболили в Москву в Бурденко. По пути в него он и скончался.

В полк привезли два модуля. Модулями назывались длинные бараки из фанерных щитов. Они ставились быстро. Где-то за месяц бригада из двадцати человек ставила модуль под ключ. Один барак планировался под штаб, другой под общежитие офицеров и прапорщиков. Так как строительство штаба было прямой обязанностью начальника штаба, то Бурцев почти месяц не отходил от строительной бригады, созданной из людей его бывшего батальона.

Строительство общежития явно отставало от графика. Ответственный за строительство этого модуля Миронов вовсе не руководил. Видя такую ситуацию, Бурцев взял на себя и второй объект. Через месяц и штаб, и общежитие были готовы.

Жизнь стала налаживаться. В комнатах было гораздо комфортней, чем в палатках. Они не нагревались на солнце за день, как палатки, и не остывали ночью.