Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

Поезд остановился. Раздались крики караульных. Здоровые заключенные стали выходить из вагона. Папрскарж и Данек продолжали лежать.

Вдруг двери купе распахнулись.

— Вставай! Выходи! — заорали по-немецки караульные.

Когда же они увидели, что перед ними двое раненых, схватили Папрскаржа за воротник и по ступенькам вагона стащили на перрон. Данек же вышел сам — он мог ступать на одну ногу.

Это был брненскнй вокзал.

Папрскаржа караульные оставили лежать на земле между путями. Долгое время к нему никто не подходил. Потом появились два солдата с носилками.

Перед входом в вокзал стояла грузовая машина с заключенными, прибывшими из Всетина, и Слава Данек был уже там. Солдаты положили Папрскаржа в ту же машину, и она поехала.

Нога все сильнее беспокоила Папрскаржа. Пальцев он уже почти не чувствовал — они окоченели, потому что торчали из-под гипса.

Машина остановилась у интерната Коуницовых, или, как его еще называли, «Коунички». Солдаты загнали арестованных в канцелярию. Папрскаржа и Данека внесли последними и положили на полу. В тепле пальцы у Папрскаржа начали отходить.

Дежурный гестаповец проверил сопроводительные документы арестованных. Когда дошел до Папрскаржа, спросил:

— Папрскарж Йозеф? Арестован вторично?

— Да, — подтвердил Папрскарж.

— Как же это так? А почему ты здесь?

— Не знаю.

— А почему ты ранен?

— Не знаю, почему в меня стреляли.

— Значит, не знаешь? Ну так завтра узнаешь. — И он пнул ногой шапку, в которую Папрскарж сложил мелкие вещи. Остаток хлеба и конфеты разлетелись по всей комнате.

Потом Данека и Папрскаржа заключенные — чехи унесли на носилках в камеру на втором этаже.

Две койки там были свободны. На третьей, в нижнем белье, свернувшись в клубок, лежал какой-то мужчина. Около него на стуле сидел немецкий солдат.

Папрскаржа и Данека положили на свободные койки. Гестаповец приказал солдату не разрешать никаких разговоров между заключенными и ушел.

Свет на потолке горел всю ночь, и Папрскарж не смог уснуть. Сильно давил гипс. Ступню больно дергало. Он повернул голову к Данеку и увидел, что тот тоже не спит.

Трофим и Матей в первую же ночь принялись строить планы побега. Трофим наблюдал за надзирателем. Это был чех, высокий чернявый парень, чем-то похожий на гориллу, но с арестованными он обходился по-человечески, и казалось, особенно благоволил к русским партизанам. И поэтому Трофим хотел все сделать так, чтобы не причинить надзирателю вреда.

В конце концов решили так: ночью заманить его в камеру, отобрать ключи и перебраться через стену.

— Это невозможно, — высказали свои сомнения арестованные чехи, находившиеся вместе с ними в камере.

— Уверяем вас, вполне возможно, — говорил им Трофим. — Но вы только должны нам помочь обезвредить надзирателя.

И вот однажды ночью в тюрьме поднялся шум. Трофим изо всех сил колотил кулаками в дверь камеры.

— Помогите! Доктора!

Пришел надзиратель.

— Что за шум? Разбудите начальника и будет худо! Себе не поможете, а мне наделаете неприятностей.

— Человек умирает, — твердили арестованные чехи.

Надзиратель заглянул в камеру и увидел лежащего Матея. Тот притворился тяжелобольным.

— Отойдите подальше от двери. Я погляжу, что там с ним, — сказал надзиратель и отпер камеру.

Как только он вошел внутрь, Трофим бросился на него. Но одолеть надзирателя было не так-то просто: он наносил один удар за другим и при этом звал на помощь. Тогда Трофим ударил его кулаком по голове. Надзиратель покачнулся, и Трофим ловко повалил его на пол, связал простыней, а рот заткнул кляпом.

— Трофим, ключи! — крикнул Матей. — Быстрее! Они у него на поясе! И отпирай камеры!

Трофим отстегнул у надзирателя связку ключей и побежал по коридору. Заключенные, услышав крики, толпились у глазков камер. Отыскав нужный ключ, Трофим отпирал камеры одну за другой и широко распахивал двери.

— Беги, ты свободен!

Некоторые заключенные с перепугу не знали, что делать.

— Быстрее, быстрее! — поторапливал их Трофим. — Мы должны бежать все. Если вы не убежите, гестаповцы расстреляют вас.

Вскоре во дворе тюремного здания появился длинный ряд фигур. Маленькая тюрьма охранялась плохо, и поэтому всем удалось перебежать через двор к стене за задним флигелем, так что караульные в сторожевой будке не заметили их. Стена была высокая, и многие перелезли через нее с трудом. Соскочив на глухую улочку, все вместе бежали за город.

Когда последние дома остались позади, заключенные остановились.

— Теперь надо разойтись, — приказал Трофим. — Если мы будем идти все вместе, нас скорее обнаружат и поймают.

У Трофима и без того было много забот — Матей едва держался на ногах, а сам он растянул лодыжку, когда прыгал со стены.

Заключенные разбежались в разные стороны. Трофим с Матеем направились к ровной гряде холмов, которая тянулась за городом.

— Не слишком ли сильно я его стукнул, — беспокоился добряк Трофим.

— Кого? — спросил Матей.

— Да надзирателя. Я ведь должен был только оглушить его, чтобы у него было алиби. После войны обязательно разыщу его, попрошу извинения.

Они шли, поддерживая друг друга. С трудом взобрались на гребень. Под ними в горной долинке приютилась деревенька Груба Льгота.

Когда Матей совсем выбился из сил, они решили зайти в домик, одиноко стоящий невдалеке. Постояв немного и поглядев в окно, постучали. Люди отворили им, и они вошли.

Последняя военная зима была суровой. Донимала она каждого, но больше всего партизан. И голод мучил.

Майор Мурзин по-прежнему лежал у Закопчанов. Несмотря на заботы Нади, рана заживала очень медленно.

Правда, у Закопчанов Мурзин был в полной безопасности. Со старостой имелась договоренность: как только станет известно, что в деревню пришли немцы, он сразу же даст знать, а если же они станут на постой, он пристроит их так, чтобы до Закопчанов они не добрались. Пару раз они все же объявлялись, и тогда хозяева выносили раненого партизанского командира в хлев, где сделали тайник между стойлами. Однажды всех спасла собака. Она так напугала коров, что немцам пришлось выскочить из хлева:.

Мурзин, из-за того что выздоровление затянулось, стал раздражительным. Как-то он устроил совещание. Говорил, что все, что они делали после событий на Кнегине, нельзя назвать партизанской борьбой. Ему стали объяснять, сколько стоило им сил выявить одиночные группы, которые действовали сами по себе, какую огромную работу проделал Степанов в Гостынских горах, как важна была деятельность Петра Сибиряка, связавшего ряд групп со штабом бригады. Мурзин позвал хозяина.

— Расскажи-ка, что говорят люди. Верят в нас? Знают валахи, что партизаны не погибли, что они сражаются?