Николай Сташек - Через все испытания

— Ограбили-ии!

В той стороне, куда ушла колонна, вдруг раздались винтовочные выстрелы. Оксана почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Она знала, что Роман не расставался с подобранной на поле винтовкой. Вспомнила его взволнованный рассказ о том, как увидел в пожухлой траве винтовку и подсумок, набитый позеленевшими патронами: не хотелось брать, но на всякий случай сунул под сено на дно повозки. «Наверно, теперь и пригодилась. Но что с ним?» — встревожилась Оксана.

Появился Роман далеко за полночь. Оксана, сдерживая рыдания, уткнулась в его грудь заплаканным лицом. Роман гладил ее вздрагивающую спину:

— Успокойся, Ксаша. Скажи спасибо, что живы. Гнались за мной. Пришлось пальнуть. Не имел бы ее, — он кивнул в сторону повозки, где и теперь хранилась винтовка, — не уйти бы. Потом в посадке прятался, темноты ждал.

— Я так боялась. Хорошо, что не было тебя. Не утерпел бы ведь. А им человека убить — раз плюнуть.

Следом за немцами зачастили беляки, петлюровцы, «зеленые», шайки Маруси какой-то.

Особенно бесчинствовали деникинцы. Лезли из кожи вон, чтобы огнем и мечом восстановить господство свергнутых классов. Безвинная кровь людская рекой текла. Горе хлестало через край. Казалось, не будет этому конца, не развеется мрак. Но в один из зимних солнечных дней за горой прогремели артиллерийские выстрелы, и через полчаса в хутор вихрем ворвались конники. Люди попрятались кто куда, однако вскоре поняли, что это свои, красные. Все выбежали на улицу. Женщины поспешили за кринками молока. Хутор ожил — в окнах появился свет. То здесь, то там послышался смех, а затем и привольная песня.

К себе в дом Роман позвал шестерых. Молодые, здоровые, один к одному. Когда вошли в дом и разделись, Роман пригласил их к столу, приговаривая:

— Давай, Ксаша, давай что там у нас найдется добрым молодцам. Для них и последнего не жалко.

Когда на стол было поставлено все, чем богаты, Оксана спохватилась:

— А где Мишутка?

Старший, Ваня, пожал плечами:

— На улице был…

— Извините, ребята. Я мигом! — Поднимаясь из-за стола, Роман почувствовал, как по спине пробежал холодок: «Чего доброго, полез малец к лошадям».

Осмотрев конюшню, обежав двор и выглянув на улицу, Роман возвратился в дом. Теперь уже он спросил:

— Где же Мишутка?

— Кажись, кто-то здесь шевелится, — весело закричал один из красноармейцев, заглядывая под стол. — Точно! Вот он! — И подбросил смущенного мальчика до потолка.

— Какой прыткий! — бережно принимая от товарища Мишутку, похвалил другой красноармеец. — Заберем с собой, посадим на коня и будешь в разведку ходить. А пока во?… — Конник пошарил в нагрудном кармане, вытащил маленькую чайную ложку и протянул малышу: — Бери, каша слаще будет.

Миша, освоившись, доверчиво прижался к бойцу, звонко произнес:

— Спа-си-бо, дяденька! — и протянул руки к матери.

А Роман сказал растроганно:

— Теперь земля будет только нашей. Низкий вам поклон. Дай бог, чтобы побыстрее покончили со всеми мироедами.

Боец, который подарил Мишутке ложку, добавил:

— Трудиться на земле мне не довелось. Сызмальства — под землей. Был коногоном, подрос — взял в руки обушок. Углем насквозь пропитан. Однако ж кормит нас всех земля, которая теперь передана селянам. Но чтобы владеть ею вечно, оккупантов и беляков прогнать надо. А сделать это можем только мы. Тут бог не помощник.

Роман понял, что камушек — в его огород.

За полночь конники повалились на устланный соломой пол; кто подложил под голову седло, кто — котомку. Поданные Оксаной подушки убрали на лавку.

— Пух нам, хозяюшка, ни к чему. Размягчает душу, — отозвался бывший шахтер. — С победой вернемся к своим, тогда и на подушки, к жене.

— А у кого жены нету, Сергей Иванович? — спросил паренек, молчавший весь вечер.

— Будет, сынок. Еще какую красавицу встретишь. У тебя все впереди. Вот побьем гадов…

Роман, осторожно переступая через ноги спящих красноармейцев, направился к дверям. За ним пошла и Оксана. Она поняла, что эту ночь им придется переспать в летней кухне.

Растопив маленькую железную печку и застилая ряднушкой топчан, Роман повернулся к жене:

— Все думаю, Оксаша.

— О чем, Романушка?

— Как быть нам. Не уйду с красными — белые заставят в своих стрелять.

— Рома, милый. А дети?

Оксана рухнула на топчан, обхватив голову руками, заголосила. Роман утешал как мог, а сам думал: «И ее понять можно. Пятеро ведь, один другого меньше. Но и красноармейцы имеют детишек, жен, и война им не всласть, а воюют, проливают кровь. Так с кем же быть? Разве не с теми, кто дал нам землю?»

Взял старое, в заплатах, одеяло, обогрел с обеих сторон у печурки, накрыл Оксану. Раздевшись, примостился на краешке топчана. Оксана приподняла голову:

— Ромушка, без тебя-то как же я…

Роман прижался щекой к мокрому от слез лицу жены, тихо ответил:

— Надо же воевать за новую жизнь. Ради тебя, детишек. Ты у меня умница. Все понимаешь. А покончим со всей этой нечистью — вернусь, ей-богу, вернусь. — Роман поцеловал жену в щеку.

Оксана не ответила. Молчание это угнетало. Закрывая глаза, Роман воображал себя лихим кавалеристом в буденовке. Вот его конь, неистово фыркая широко раздувшимися ноздрями, обгоняет других лошадей и он, Роман, то палит из нагана, то взмахивает блестящим клинком. Справа и слева падают зарубленные беляки…

На какую-то минуту вздремнув, Роман неожиданно вскочил. Ему показалось, что вражеский конник занес клинок над красноармейцем, который подарил Мишутке чайную ложку. И не успела Оксана спросить, в чем дело, как с улицы донеслись призывные звуки трубы. Роман понял: тревога! Грохнули выстрелы, у ворот зазвенели подковы. Горновой выскочил на улицу. Во дворе уже не было ни одного красноармейца.

Роман поспешно седлал коня. Выбежала Оксана, широко простерев руки, обхватила мужа:

— Не пущу!

— Что ты, родная, успокойся, — освободившись из объятий, в последний раз поцеловал ее, легко вскочил на коня, крикнул:

— Прощай, Ксаша!

А от веранды в одной рубашонке вприпрыжку бежал Мишутка, глотая слезы, прерывисто крича:

— Папка! Я с тобой! Па-поч-ка!

Оксана хотела бежать вслед за мужем, но не смогла тронуться с места. С большим трудом дотянулась до угла веранды, прислонилась к водосточной трубе. Сколько простояла, не помнит. Очнулась от возгласа:

— Мамочка, холодно мне… — К ней прижимался босоногий Мишутка. — Домой пойдем.

На озябших плечиках его поблескивали упавшие с крыши льдинки.

Оксана с трудом поднялась на крыльцо, открыла дверь, сделала несколько шагов и упала на остывшую постель.

На рассвете, с трудом переступив порог, в хате появился дед Алексей, отец Романа. Потоптался, опираясь на суковатую палку, сказал: