Елена Ржевская - Особое задание. Повесть о разведчиках

Они спустились в блиндаж. На бревёнчатых стенах еще болтались кое-где серые листы бу­маги, покрывавшие их прежде; стоял чужой, неистребимый запах, который после себя остав­ляли фашисты.

Довганюк подробно рассказал о человеке, по­дозреваемом в шпионаже: речь шла о шофёре штаба, бежавшем недавно при странных обстоя­тельствах из фашистского плена.

Дневной свет едва пробивался в узкое око­шечко блиндажа, и лицо говорившего Довганюка расплылось белым пятном,

— Вы-то как полагаете? — спросил его под­полковник, когда Довганюк закончил.

— Я, товарищ подполковник, считал бы, что следует повременить и продолжать наблюдения: если поспешим и окажется, что ошиблись, спуг­нём того, кого ищем.

— Распорядитесь свет подать, — сказал Ярунин. Он встал с прибитой к полу скамейки и зашагал: два шага вперёд, два — назад. Погля­дев на поставленную на стол ординарцем начи­щенную керосиновую лампу, улыбнулся:

— Богато живёте.

Довганюк польщённо потянулся к подполков­нику.

— Вы же знаете, у меня всегда порядок, това­рищ подполковник.

Довганюк был чёток и тщателен в работе, но не обладал тем творческим проникновением в яв­ления, которое позволяет охватить явление в его частностях и в целом. Он не мог подсказать под­полковнику решение. Арестовать, не имея пол­ной уверенности в том, что арестовываешь того, кого ищешь, было неправильно и вредно для дела. Но на войне промедление недопустимо, и если в мирных условиях разведчику в его упор­ной, умной работе приходит на помощь время, здесь иногда остаются только опыт и интуиция.

Довганюк выжидательно сидел на краю ска­мейки, молодое лицо его разгорячилось от на­пряжения. Ярунин с досадой отметил: подбриты брови. Ему хотелось остаться одному, взвесить всё, обдумать. Кто-то постучал в дверь блиндажа.

— Входите,— громко отозвался подполковник.

— Разрешите?

На пороге стояладевушка. По тому, как нере­шительно поднесла она пальцы к берету, как по­просила подполковника, понизив голос: «Разре­шите обратиться к вам»,— было видно, что при­шла она не по служебному делу.

Светлые волосы выбиваются из-под берета, желтые ремни поверх гимнастёрки складно опоя­сывают её накрест.

Довганюк вышел, поскрипывая щеголеватыми сапогами. Когда дверь за ним затворилась, де­вушка заговорила:

— Я видела вас издали, когда вы подъехали к нашему капе.

Ярунин промолчал о том, что и он тоже ви­дел её. Опускаясь на скамейку, он движением руки пригласил её сесть. Она сидела подчёркнуто прямо, положив руки на колени. Руки немного велики, но красивые, и лицо красивое, ничего не скажешь. Знает она об этом, потому, наверно, заносчива, не в меру горда. Подполковник откро­венно рассматривал её.

— Поздравляю вас с повышением в звании,— сказал он, заметив в её петлицах третий кубик.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она и так­же сухо задала вопрос, ради которого пришла сюда, знает ли подполковник что-нибудь о н ё м. И тут же поправилась, — вернее, может ли он что-нибудь сообщить ей о нём.

Я рун и ну странно было слышать, как девушка называла е г о по фамилии. Вот уже несколько месяцев Ярунин и в мыслях не называл егоиначе, только — «Брат». Ему хотелось поско­рее окончить сразу ставший тяжёлым разговор с полузнакомой, настороженной и чужой девуш­кой. Она же держит себя так, словно имеет ка­кие-то большие права. Ярунин всего раз видел их вместе, это было сравнительно давно, когда «Брат» еще служил в дивизии. В ответ ей он покачал отрицательно головой.

Девушка взглянула на подполковника, в суро­вом лице его с проступившими морщинами по углам рта, в пристальных прозрачных глазах она разглядела, быть может, что-то, встрево­жившее её.

— Я ведь ни о чём вас не расспрашиваю,— поспешно заговорила она, — я понимаю, что ни­кто не должен ничего знать о нём, так нужно для дела и для его же безопасности, я только прошу сказать мне, здоров ли он, жив ли.

«Почему я должен утешать ее? — спрашивал себя мысленно подполковник, испытывая какое-то тягостное чувство, похожее на ревность. Разве жизнь «Брата» менее дорога ему, чем ей?»

Он ответил резко:

— Я бы сам хотел знать об этом.

— Что вы хотите сказать?

Глаза её испуганно зашарили по лицу подпол­ковника. «Сейчас заплачет»,— подумал с опаской Ярунин, и, сам того не желая, он сказал вдруг с простодушной откровенностью:

— За последние недели я ничего о нём не знаю.

Она отвернулась от подполковника, зачем-то встала, отошла в сторонку. Стояла неподвижно, плечи её ссутулились, на боку отвис на ремне большой пистолет «ТТ».

— Вы сядьте, — сказал подполковник, — ведь ничего еще не известно. Сядьте, Вы слышите меня?

Девушка села на скамью, глаза её были су­хими. Такой не легко заплакать. Неожиданно она заговорила, громко, искренне:

— Когда мы провожали его с капитаном Довганюком, он сказал нам, что его отзывают в штаб фронта, что оттуда он уедет в секретную коман­дировку и не сможет никому писать писем. Он взял с меня слово, что сколько бы он ни отсут­ствовал, я не стану расспрашивать никого о нём. Потому что слухи ведь могут быть разными... Я дала ему слово, что всегда буду верить, что он жив... Очень трудно так долго не знать ни­чего... — сказала она вставая. — Извините.

Одернув гимнастёрку, спрятав волосы под бе­рет, она ушла, молча пожав подполковнику руку.

Ярунин подумал, что был сух с нею, и пожалел об этом, ведь и он, так же как эта девушка, ве­рит, что «Брат» жив.

Вернувшись в блиндаж, Довганюк застал подполковника над картами. Он изучал путь про­движения штаба дивизии и подразделений. По выписке из бюллетеня наблюдений за воздухом, лежащим перед подполковником, на этих отрез­ках дороги воздушный наблюдатель противника в день передвижения отмечен не был, значит, с воздуха противник не проследил, куда пере­местился штаб.

— Самолёты шли с запада прямым курсом на этот сосновый лес, где мы стояли, разворачи­вались над лесом и бомбили, — объяснял Довга­нюк. — Они шли с явно заданными координа­тами.

Подполковник вынул портсигар и протянул его Довганюку. Оба закурили, молча попыхивали дымом; не хотелось прерыватьмолчания, в ко­тором ощущался контакт двух курящих людей, задумавшихся об одном и том же.

Выплыло из дыма большелобое, чисто выбри­тое лицо подполковника. Он принялся снова под­робно расспрашивать Довганюка о всех тех ма­леньких фактах, из которых составлялось гроз­ное обвинение.

Внезапный грохот прервал их, сотряслась земля над головой, и дверь блиндажа вышибло взрывной волной. Снова самолёты противника бомбили командный пункт.

Капитан Довганюк бросился к телефону. Он приказал соединить его с постом воздушного на­блюдения, записывал передаваемые ему данные, переспрашивал, снова записывал. Когда стихло, он положил на рычаг трубку и зачитал Ярунину.